— Не отдавай ему гору, сделай что сможешь!
С этими словами он обнажил серебряный меч, ринулся к пруду и ступил на воду. Там, куда он ступал, озеро покрывалось коркой льда, и король устремился навстречу неприятелю по сияющей ледяной тропе. Чернобог, поглощенный своим кутежом, даже не заметил короля; Зимояр вонзил меч ему в ногу, и демон яростно заголосил — лед с треском растекся по озеру.
А я помчалась к высоким серебряным воротам и забарабанила в них. Ворота были наглухо закрыты, решетка опущена.
— Впустите меня! — завопила я.
По ту сторону что-то вдруг заскрежетало, и я увидела Балагулу: он поднимал огромный серебряный засов на двери. Дверь приоткрылась — чуть-чуть, только чтобы мне протиснуться внутрь, — изнутри пахнуло холодом, и я только тогда поняла, насколько жарко сделалось снаружи. Балагула всего лишь стоял у приоткрытой двери, и то его лицо тут же заслезилось талым льдом. Он захлопнул дверь за моей спиной, заложил засов и, весь побелев, стал оседать по стене.
— Балагула! — вскрикнула я, пытаясь удержать его.
Рядом с ним толпились рыцари и знать Зимояров; каждый стискивал окованный серебром высокий щит из прозрачного голубого льда. Щиты перекрывали друг друга, образуя стену. Зимояры отшатнулись от открытой двери, но тут же снова к ней придвинулись, и к нам обоим потянулись руки, чтобы втащить нас за щиты. Оказавшись в укрытии, Балагула отер влагу с лица и с трудом поднялся на ноги.
Я сжала его руку:
— Балагула, где гора разломана, где водопад — знаешь это место? Сможешь показать?
Он окинул меня влажным туманным взглядом, но кивнул. Мы вдвоем помчались по дороге, ведущей в глубь горы, то и дело оскальзываясь по пути: дорога подтаяла, крошечные ручейки здесь и там пробивались на ее поверхность. Наконец мы выбежали на луг под драгоценным сводом. Прежде такой просторный, луг как будто усох, а свод стал ниже. Под сенью белой рощи сбились в кучу женщины. Они сами сделались чем-то вроде маленькой цитадели, сомкнув ряды вокруг детей и прикрывая их от растущего жара. На бегу я успела заметить детей меж фигурами матерей. Женщины смотрели нам вслед с отчаянием; гора под их ногами уже подтаивала, ветви белых деревьев бессильно поникли. Слабая струйка с журчанием вытекала из источника и, миновав рощу, терялась в хрустальном лабиринте.
Балагула повел меня коридором, по которому тек ручеек. Мощные хрустальные стены овеивал слабый туман; слышалось потрескивание — точно озеро готовилось по весне вскрыться ото льда. Внезапно наша тропинка уперлась в другой коридор с совсем гладкими стенами — по коридору бежала уже настоящая полноводная река. Балагула застыл на месте, скорбно и испуганно глядя на бегущую воду.
— Дальше я сама дойду по течению, — сказала я ему. — Тебе дальше не надо. Ступай!
Я скинула башмаки, прыгнула в воду и пошлепала по темному коридору. Он привел меня в огромную пустую кладовую. Я пересекла ее и двинулась дальше, кое-как пробираясь по узкой полоске между водой и наваленным повсюду серебром; течение волокло за собой целые серебряные холмы. Впереди ревел водопад. Чернобог маячил кривляющейся тенью на той стороне горы; чем ближе я подходила, тем четче различала тлеющие алые угли. Я с горем пополам вскарабкалась на высоченный серебряный склон в конце коридора. За ним начинался разлом; чудовищное ненасытное чрево, гигантская пасть, казалось, скалилась хрустальными зубами. Только зубы эти уже измягчились по краям. Семь лет минуло со дня коронации Мирнатиуса — и в первый раз за эти годы гора дала трещину.
Я так и вообразила землетрясение и раскаты грома, от которых содрогнется держава Зимояров. Хрустальная пасть разверзнется и впустит сюда летнее тепло. Я хорошо видела те места, где Зимояры латали гору или затыкали щели — а вода настойчиво торила свой путь, подтачивая трещину, с каждым годом унося частичку того могущества, которым Чернобог мог упиваться со своего трона. Каждый год король Зимояров сдерживал лето сколько был в силах. Он похищал у нас лето, все больше и больше, заключая его в золото, — так он мог обрушивать на нас метели и снежные бури осенью и весной и держать реку подо льдом, даже если залечить раны горы ему не удавалось. И в конце концов он явился ко мне, к смертной деве, которая похвалялась, что умеет обращать серебро в золото. К смертной деве, которая превратит его кладовые в неиссякаемый источник могущества.
Серебряные монеты скакали в воде как рыбешки и уносились вдаль вперемежку с обломками льда — сокровище едва ли более ценное, чем вода. Ведь чистая холодная вода — это сама жизнь, это их, Зимояров, жизни, и теперь эти жизни утекали из горы, чтобы утолить неутолимую жажду. Чернобог выпьет до дна всю гору и всех Зимояров, а потом он вернется в Литвас и иссушит его тоже. Даже если бы король не сказал мне, я бы и сама обо всем догадалась. Я узнавала этот голодный блеск в глазах: прожорливая тварь с упоением поглотит всех и при этом сделает вид, что ее заботят закон или справедливость. И помешать этой твари может только большая сила, которую демон не сможет ни обмануть, ни сокрушить и которая никогда — никогда — не иссякнет.
Владыка Зимояров и вся его рать бились бок о бок там, внизу, на созданном им ледяном круге. Окружив Чернобога, они стояли насмерть, их серебряные мечи поражали демона, изморозь расползалась по его телу. Но угасить его пламя им было не под силу. Демон визжал от ярости; изморозь тут же превращалась в пар, и из ран вырывались сгустки пламени. Но добраться до его сердца Зимояры не могли. Слишком велик стал Чернобог и еще продолжал расти: он ведь пил из них жизнь, пока они пытались одолеть его. Он подставил горсть под струи воды и шумно хлебал из ладоней, откидывая голову назад, заходясь жутким бурлящим хохотом. С каждым глотком он вырастал еще немного.
Я вцепилась покрепче в край разлома, наклонилась вниз и громко позвала:
— Чернобог! Чернобог! — Он вскинул на меня глаза, подобные жидкому металлу в кузне. И я крикнула ему: — Чернобог, вот тебе мое слово! Высоким волшебством я закрою гору и навеки изведу тебя!
