Все разрешилось неожиданно. Контессина уже собралась оставить мужчин, чтобы те могли поговорить наедине, когда Федериго, похвалив вино, вдруг объявил, что привез свое, которое вкуснее местного. Это был вызов, потому как виноградники Муджелло славились повсюду. Козимо вызов не принял, лишь посмеявшись, что каждый кулик свое болото хвалит.
Тогда гость предложил попробовать и сравнить. Не дожидаясь согласия, он крикнул своему слуге, чтобы тот принес вино.
Слуга появился быстро и так же споро разлил янтарную жидкость по бокалам. И тут Контессина увидела Мадаллену, причем подле стола. Контессине с трудом удалось сдержаться и не выставить наглую рабыню вон. Как она посмела появиться в присутствии чужого человека?! Подумала, что в таком случае не выгонят? Но рабыня ошиблась, она будет выставлена прочь или вообще продана куда-нибудь подальше, если не желает знать свое место!
Мадаллена не заметила гневный взгляд хозяйки, она произнесла то, что заставило замереть всех:
— Не пейте вино, хозяин.
— Что? — даже не сразу понял Козимо.
— Оно отравлено.
Рука Козимо остановилась на полпути к бокалу. Федериго натянуто рассмеялся:
— Что она говорит? Козимо, как вы могли подумать…
— Почему ты это сказала?
— Я видела…
— Глупости! — взвыл Федериго. — Вот, посмотрите! — Он залпом выпил свой бокал.
Но Козимо все еще не двигался. Тогда Федериго потянулся через стол, взял его бокал и отпил оттуда.
— Вы все еще сомневаетесь? Кому вы верите, мне или этой служанке?
После такой демонстрации отказ от питья выглядел оскорблением. Контессина была готова вмешаться и приказать Мадаллене выйти вон, а Козимо снова потянулся к бокалу. Мадаллена опередила — она выхватила бокал из-под руки Козимо и сама выпила содержимое.
Дальше произошло нечто совсем непонятное.
Фредериго вскочил с яростным шипением:
— Тварь! Подлая тварь!
Его слуга метнулся прочь из комнаты, а сам хозяин хватал ртом воздух то ли от возмущения, то ли от действия яда.
Оказалось второе — уже через полчаса в доме были два парализованных тела — Федериго, способный лишь хрипеть, и Мадаллена. Она могла говорить и немного шевелить пальцами левой руки.
Слуга Федериго, которому не удалось убежать далеко, был пойман, допрошен и под угрозой применения действенных средств пыток рассказал, что налил отравленное вино в два бокала, чтобы Козимо Медичи не усомнился. Козимо с ужасом поинтересовался у Федериго:
— Вы так меня ненавидите, что готовы были погибнуть вместе со мной?
— Да… — прохрипел тот, — и я не один… И вы в семье Медичи тоже…
Козимо схватил его за горло:
— Что?! Что ты сказал?
Тот лишь презрительно усмехнулся, впрочем, яд забирал у него последние силы.
Но Козимо это уже не интересовало. Там, во Флоренции, сыновья и Лоренцо с семьей! Им могут также налить отраву!
Ничего не объясняя, он метнулся во Флоренцию. Контессина последовала за мужем, но сначала пришла к лежащей пластом Мадаллене:
— Спасибо за спасение моего мужа. О тебе и твоем ребенке позаботятся. Но почему ты просто не вылила отравленное вино? Необязательно было пить.
И получила ответ, которого ждала меньше всего:
— Теперь вы меня не продадите.
Несмотря на благодарность за спасение Козимо, Контессина не могла заставить себя простить эту женщину за потерю своего ребенка и рождение бастарда.
За Мадалленой ухаживали, ее лечил, впрочем, безуспешно, доктор, в Кареджо ездил Козимо, но не Контессина.
А немного погодя начались события, из-за которых перевернулась вся жизнь.
Нет, ни детей, ни Лоренцо не отравили, во Флоренции не нашлось своего Федериго, согласного принять яд вместе с жертвой, но и спокойствия во Флоренции долго не было тоже…
У каждого человека есть место, где он отдыхает душой. Чаще всего человека тянет туда, где прошло его детство. Из детства мы запоминаем только хорошее, даже если его было ничтожно мало. И душой отдыхаем в местах, связанных именно с детством.
Для Козимо и Лоренцо это был дом в Кафаджолло. Большой старый дом, куда Медичи любили уезжать на лето, в нем прошли лучшие месяцы, когда еще не было серьезных недругов, смертельной опасности, а все заботы сводились к тому, чтобы залезть на дерево повыше, поймать рыбу побольше, добежать быстрее… Братья не соперничали серьезно, но соревновались, как иначе двум крепким мальчишкам, которых и отец, и мать не держали взаперти и не оберегали от обыкновенной жизни.
Уже был отремонтирован маленький замок в Треббио, построена вилла в Кареджо, которую любил отец, были новые планы построек на купленной еще земле, но этот старый дом в Кафаджолло все равно манил к себе.
Иногда братья приезжали на пару дней просто отдохнуть и предаться воспоминаниям. Посидеть на лоджии первого этажа, глядя вдаль, и пофилософствовать.
После смерти отца это удавалось делать нечасто, но когда удавалось, разговор неизменно заходил о нем, его наказах, его отношении к жизни. А еще о Флоренции, о том, почему дела в городе с каждым днем идут все хуже. На сей раз Лоренцо завел речь о том, почему с каждым днем во Флоренции их противников, впрочем, как и сторонников, становится все больше.
Козимо развлекался тем, что обрывал листочки с веточки и бросал их вниз. Веточка хрустнула под его пальцами и полетела вниз.
— Человек, который сидит в яме, мало заметен и не опасен другим. На того, кто стоит на земле в полный рост, смотрят с опаской. Но у того, кто поднялся выше остальных, врагов всегда больше, чем друзей, каким бы хорошим или плохим он ни был.
— Отец всегда учил не высовываться, — напомнил Лоренцо.
— Так полезай в яму и сиди там, дрожа от страха, что тебя заметят! — неожиданно взъярился Козимо. Впрочем, он тут же остыл, примирительно продолжил: — Лоренцо, пойми, отец прав и не прав одновременно. Власть нужна, но только не крикливая в Синьории, а тихая, денежная.
— Как ее добиться? — осторожно поинтересовался младший брат, еще не пришедший в себя после взрыва всегда сдержанного и спокойного старшего.
— Она у нас отчасти есть. Если завтра закрыть флорентийскую контору банка, половина торговли и
