Черные глаза Ринальдо впились в лицо незваной гостьи:
— Вы понимаете, что я могу не выпустить отсюда и вас?
В лице Контессины не дрогнул ни один мускул, страх не проявился даже в глазах. Она была готова к такой угрозе? Альбицци отвернулся, чтобы жена Козимо не заметила легкое сомнение в его собственном взгляде.
Так и есть.
— Если я сегодня не отправлю гонца с сообщением о том, что вы приняли наше условие, то…
Альбицци быстро справился с собой, сел, насмешливо глядя на Контессину.
— Вы можете идти, синьора Медичи.
Она уже повернулась к двери, снова накинув капюшон, и вдруг остановилась:
— Мессир Альбицци, вы понимаете, кого первыми будут искать люди Сфорца во Флоренции и вокруг нее? Если что-то случится с любым членом нашей семьи, то головы вашего семейства будут гнить на кольях, а спущенные шкуры — долго болтаться на виселицах в качестве напоминания о вашей глупости, мессир Альбицци. Жаль малышку Марию, да и синьора Бартоломео такого не заслужила.
Ринальдо сорвался с места, не дал ей выйти, зашипел в лицо:
— Вы не посмеете!
Контессина спокойно пожала плечами.
— Мы — нет, но людям Франческо Сфорца все равно, кто чья дочь или мать. — Уловив мгновенное замешательство Ринальдо, добавила: — Если я сейчас же не получу обещание заменить моему мужу смертную казнь ссылкой, город будет взят уже послезавтра. А если вы не выполните своего обещания, ваши родные в мучениях проклянут вас в самые ближайшие дни. Нечаянная смерть Козимо будет означать невыполнение обещания.
— Хорошо. Но из ссылки Медичи не вернутся!
Контессина спускалась по лестнице на негнущихся ногах, прилагая неимоверные усилия, чтобы не упасть. Это был последний козырь, других нет. Если Альбицци передумает или просто не поддастся на шантаж, то Козимо сегодня же удавят. Значит, она собственными руками погубила мужа.
Ринальдо, сжав кулаки, наблюдал в окно, как жена его врага пересекает двор. В стороне стояли два конюха с лошадьми наготове — мессир Альбици собирался объехать город вокруг, чтобы убедиться в том, что все в порядке. Почти поравнявшись с конюхами, Контессина просто кивнула. Это легкое движение головы решило участь несчастных парней. Ринальдо сорвался с места:
— Взять!
— Кого, синьору? — ахнул слуга, узнавший Контессину.
— Конюхов, идиот!
Сознавать, что в твоем собственном окружении, совсем рядом находятся люди Медичи, что от них зависит твоя жизнь… Он собирался выехать за городские стены… Сколько еще людей Медичи купили? Людей, готовых попросту закрыть ворота перед ним и его свитой? Готовых перерезать подпруги, напоить лошадь чем-то таким, от чего она вздыбится и понесет?
Ринальдо стало не по себе. Его мать Бартоломео Бальдези и пятилетняя дочь Мария Ормани не во Флоренции, Альбицци постарался спрятать родных, но если у Медичи свои люди среди его слуг, то выяснить, где прячутся женщины Альбицци, труда не составит.
Конюхов пытали весь вечер, но, даже будучи почти сожженными раскаленными щипцами, с вырванными ногтями и множеством других страшных ран, они ничего не сказали потому, что говорить было нечего. Контессина кивнула просто так, сама не зная почему, никаких своих людей среди слуг Альбицци у нее не было. И Франческо Сфорца не ждал весточки, чтобы напасть на Флоренцию. А Никколо де Толентино вовсе не был так уж силен, чтобы справиться с Альбицци, даже притом что к нему и к Лоренцо в Муджелло стекались возмущенные обращением с Козимо крестьяне, готовые с вилами и топорами защищать своего господина.
И Ринальдо, и Контессина эту ночь не спали.
Контессина металась по спальне, сжав руки так, что к утру пальцы не разжимались.
Время утекало, как песок в больших песочных часах. И это было время жизни ее мужа, а за ним и остальных Медичи. Козимо скупо, но все же иногда рассказывал, как пересидел, не дав повода себя обвинить, в темнице Констанца, повторял, что бывают минуты, когда нужно сделать вид, что склонил голову, послушен и покорен. Он и теперь вел себя так, а она рискнула.
Просто у Контессины не было выбора, еще немного, и Альбицци добился бы своего, у Ринальдо тоже не было времени, нельзя долго играть выборами в Синьории, следующая может оказаться не столь послушной. У Бернардо Гваданьи заканчивается срок пребывания на посту гонфолоньера, Альбицци постарается, чтобы нужный ему приговор был вынесен до окончания этого срока.
Контессина могла сколь угодно убеждать себя в правильности рискованного поступка, если он не приведет к цели, то все оправдания не помогут. Она поставила на грань само существование клана Медичи!
Когда утром зазвонила «Корова» — большой колокол, созывающий на площадь, у Контессины подкосились ноги.
— Синьора… Отправить кого-то? — осторожно поинтересовалась, с тревогой вглядываясь в лицо хозяйки, Санта.
— Да, пошли Маттео.
Минуты до возвращения слуги с площади показались не просто вечностью, но вечностью вечностей. Не в силах держаться на ногах, Контессина упала на кровать навзничь и лежала, бездумно глядя в потолок балдахина. В голове крутилась одна дурацкая в те часы мысль: приказать выбить пыль, ее скопилось в ткани балдахина слишком много… Вытрясти пыль… вытрясти пыль…
Плакать не получалось, думать о Козимо тоже, вообще думать не получалось. Теперь все равно, теперь она уже больше ничего не может… Вытрясти пыль… чертова пыль, она повсюду, ее приходится выбивать из одежды, ковров, из балдахинов…
Что случилось? Даже песок в часах сыпался медленней обычного.
Сколько часов, лет, столетий прошло до той минуты, как Санча снова заглянула в спальню? Наверное, тысячи тысяч.
— Синьора…
Контессина даже не вскочила, не закричала, просто молча смотрела сухими горячими глазами на служанку, готовая ко всему, даже к самому страшному…
— Синьора… Мессира Козимо приговорили к изгнанию на десять лет. Других тоже…
Наверное, Санча говорила еще что-то, пересказывала приговоры, вынесенные Медичи: изгнание, изгнание, изгнание… Но Контессина уже ничего не слышала.
Так она не рыдала никогда в жизни. Перепуганные служанки крутились рядом, не зная, чем помочь хозяйке, а Контессина не замечала никого и ничего. Жив! Не смерть, а всего лишь изгнание! Козимо и всех остальных Медичи выгоняли из Флоренции, но оставляли
