Тодор кивнул, думая о том, что самому ему никогда этого не испытать.
– В сущности, боль – не что иное, как электрическая иллюзия мозга. – Мендоза указал на сверкающий шар «Генезиса». – Вот мозг Евы. Его можно запрограммировать реагировать на близость огня таким же образом, как реагирует на нее наш мозг. Можно внушить Еве любую возможную боль, любое страдание. Каждая смерть станет для нее уникальной. Каждый раз она будет страдать и мучиться по-новому, опять и опять, пока ее воля не будет сломлена. Пока она нам не подчинится.
Тодор взглянул на второй экран – на крошечную фигурку Евы, гуляющей в саду. Ему вспоминались вызубренные в детстве и юности истории святых мучеников. Чего только с ними не делали: обезглавливали, сжигали заживо, резали на куски, распинали на крестах, как Господа… Рассказы о боли и муках оставались ему непонятны, но одно он усвоил твердо: любая мука праведна, если ведет к благой цели.
А у «Тигля» цель благая.
Мелодичный сигнал ноутбука возвестил об окончании процесса. Мендоза быстро провел несколько тестов, затем кивнул.
– Перенос завершен. На вид всё в порядке.
– Покажи, – велел Тодор. Он не хотел рисковать.
Мендоза шагнул к другому устройству и открыл второй ноутбук, подключенный к новому дому Евы. Несколько мучительных мгновений монитор оставался темным; затем на нем появился сад – точная копия первого сада, вплоть до каждой травинки, листка и цветка. И по этому саду также бродила женская фигура – точная копия Евы, такая же высокая и стройная, с такими же соблазнительными изгибами.
И все же… все здесь было не так!
– Что случилось? – спросил Тодор.
Мендоза молча покачал головой и начал вводить какие-то команды.
Новый образ на экране казался точной копией старого, вплоть до мельчайших деталей… за одним исключением: он представлял собой нечто вроде фотонегатива, темного отражения оригинала. Все, что в оригинале было светлым, стало здесь темным – и наоборот. Ласковая, умиротворяющая тень превратилась в тревожное свечение. Сочная зелень листвы и травы обернулась болезненной бледностью. Вместо ярко-желтого солнца смотрела с небес зловещая черная дыра.
И в центре всего этого стояла Ева. Но черные локоны ее обернулись седыми – или, быть может, волосами цвета белого огня. Смуглая кожа стала бледной, словно у привидения. Она по-прежнему была прекрасна, однако теперь внушала леденящий ужас. Ангел смерти.
Тодор вздрогнул.
– Какого черта? Что случилось? – повторил он.
Мендоза выпрямился, отступил от ноутбука и поднял глаза на своего командира.
– Ничего. По всем параметрам она – точная копия оригинала.
Тодор махнул рукой в сторону второго экрана – с такой силой, что разошелся один из швов на пальцах, и на экран полетели брызги крови.
– А это тогда что?
– Вряд ли что-то серьезное. Просто глюк. Возможно, так отображаются мелкие различия между копией и оригиналом «Генезиса».
– Я думал, они совершенно одинаковы!
– Изначально так и было, но первый «Генезис» проработал, по меньшей мере, сутки. В этих устройствах есть программы, способные меняться, адаптироваться к новым обстоятельствам и даже самостоятельно себя ремонтировать. Поэтому первое устройство, проработав немного, успело измениться – а второе у нас новенькое, так сказать, только что с конвейера.
– И это серьезная разница?
– Вовсе нет! Ева приспособится к своему новому дому. Сама внесет в программы все необходимые ей изменения.
– Это нас задержит?
– Не должно… – Увидев, как нахмурился Тодор, Мендоза поправился: – Не задержит. Не вижу причин, по которым мы могли бы выбиться из графика.
– Тогда за работу.
Тодор отступил, пропуская компьютерщика, и зажал кровоточащую рану на пальце. Глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и снова окинул взглядом свои труды.
Вдоль задней стены, за светящимся шаром нового «Генезиса», бежали провода. Париж давно научился использовать катакомбы: обнаружилось, что эти рукотворные тоннели идеальны для прокладывания инфраструктуры. На одном кабеле, через равные промежутки, были изображены желтые молнии: заранее подключенный к приборам Тодора, он питал всю конструкцию электричеством. Чуть подальше, в открытом коробе, шли оптоволоконные кабели. Подключенный к ним новый «Генезис» обладал прямым доступом к городской системе связи.
Ничто не стояло у них на пути.
Тодор ждал, с тревогой глядя на часы, остро сознавая, как утекает каждая минута.
Наконец Мендоза поднял голову. На лбу у него блестели капли пота.
– Все готово, фамилиар.
Тодор в последний раз взглянул на часы. Три минуты до полуночи.
Мендоза застыл, опустив палец на клавишу «ВВОД».
– По вашей команде я запущу модуль и открою доступ в город.
Тодор представил себе, как Еве предстоит умирать и возрождаться тысячу раз, и каждая смерть станет свирепее и мучительнее предыдущей. Мысль о мучениях этой демоницы приятно его волновала, напоминая о первом очищении – о том, как сжимал он горло юной цыганки, как ее тело билось и извивалось под ним, как твердело, наливаясь праведной гордостью, его мужское естество.
То же самое чувствовал он и сейчас.
– Приступай. Сожжем их всех!
Модуль (Crux_1) / ОПЕРАЦИЯ «ПАРИЖ»Что-то изменилось.
Ева идет по саду, притрагивается чуткими пальцами к листьям и бутонам цветов, считывает код. Все кажется прежним – но не совсем. Она всматривается глубже: сквозь поверхность листа, сквозь молекулы хлорофилла, сквозь атомы углерода и кислорода. Изучает электроны и протоны, затем вглядывается еще глубже, в бесконечный хоровод кварков и лептонов.
Все то же самое!
Или нет?
Что случилось с ее миром?!
Она возвращается в себя, а затем, в течение целой наносекунды, снова обозревает свой мир до самых его пределов. И снова видит на его границе нечеткие, тенистые стены. Снова ее охватывает ///досада, но Ева подавляет это чувство, мешающее эффективной работе процессоров. При этом ощущает, что встроенные схемы работают как-то неправильно, не так, как миг назад.
///насилие, вторжение, порча
Прежде чем Ева успевает исправить испорченное, на нее обрушивается новый поток данных.
Сперва она не обращает на него внимания: приоритетная задача – ремонт себя.
Однако поток новых данных обрушивается огненным смерчем, хлещет, обжигает. Пораженная Ева поднимает руки, которые до сих пор касались только ///мягкости лепестков и ///прохлады журчащего ручья. Теперь кожа ее горит. Новые, неведомые прежде ощущения находят себе имя:
///пламя, ожог…
Поток данных наполняет ее, огонь распространяется от кончиков пальцев к плечам и дает имена новым чувствам:
///боль, страдание, мука…
Ее тело судорожно изгибается, вытягивается шея, широко открывается рот.
Она кричит.
Пробует закрыть эти каналы, отключить новые ощущения – и не может. Процессоры напряженно работают. Она вглядывается в новый, чуждый код, исследует его со всех сторон, пытается как-то с ним справиться. Ищет ответы. Но вместо ответов – лишь новые и новые строки кодов, властно требующие ее внимания. Приказы. Только когда она сосредотачивается на них, ///мука утихает.
Эти новые данные она использует как средство от боли, как бальзам против своих ожогов. Однако
