И все же, рассуждая здраво, они ушли от нас не слишком далеко. Принципиального скачка их наука не сделала по сравнению с нашей. Даже память людей при перемещении в тень меняли не трогганы по собственному усмотрению, а природа, исходя из каких-то своих, еще не понятых нами законов. Можно сказать, сам мир-тень диктовал, кто и что будет помнить, а кто – все позабудет на время или навсегда.
С другой стороны, сумей они захватить какую-нибудь маленькую страну и начни туда массовую переброску войск, да еще скрытно, не торопясь… ведь наверняка в запасе у наших «соседей», как мы стали их называть, имелись и более серьезные штуковины, хотя бы класса ядерного оружия. С таких позиций можно если и не диктовать собственные условия, то, по крайней мере, добиться определенного статус-кво – ситуации, когда все остаются при своих, но трогганы-то при этом явно бы выиграли! Ведь, во-первых, они сумели бы избегнуть массовой гибели в своем времени, во-вторых, здесь нашли бы возможность для развития, а обладая эксклюзивным умением путешествий в мир-тень, смогли бы и влиять на происходящее в нашем времени.
Нет же, им подавай все и сразу! Подход классический, но не самый мудрый.
Бедняг, спасающихся от гибели, мы бы, без сомнения, приютили, конечно, на своих условиях. Но наглых соседей, пытающихся выжить тебя из собственной квартиры, будем уничтожать до последнего!
Айвы же в данном случае вели себя умнее. Валет, понятное дело, не знал планов своего правительства, но уверенно заявлял, что никакой экспансии айвы не планируют. Они изучают, осматриваются, заводят связи и всеми силами пытаются помешать агрессивным намерениям трогганов.
Так что, как говорится, враг моего врага…
Впрочем, я и айвам особо не доверял. Когда существовать их миру осталось не больше полувека, а надежная дорожка для бегства еще не протоптана, то надо предполагать самые худшие варианты.
Но это айвы в целом. Валет же, в частности, казался вполне подходящим для разного рода поручений. Он не представлял никого, кроме себя, поэтому с ним можно было договориться. Конечно, для начала Лурье быстро поставил его на место, объяснив, кто здесь главный. Потом, когда Валет трезво взглянул на ситуацию, то согласился, что попытка завербовать нас выглядела по меньшей мере глупо.
Влад за пять минут доказал ему, что, наоборот, если он станет выполнять наши приказы, то его шансы уцелеть в нашем времени значительно повысятся. И не только уцелеть, обретя новый дом, но и преуспеть здесь. Ведь в крупных делах без посторонней помощи не обойтись, а кто, как не мы можем эту помощь ему оказать…
Но это в перспективе. Сейчас же на повестке дня стоял более актуальный вопрос: Греве и черная бригада.
По городу ползли слухи о готовящихся беспорядках, митингах, несанкционированных демонстрациях и даже, возможно, о терактах. Но никто из осведомителей до сих пор ничего толком сообщить не мог. Поэтому информация Валета об убежище, до которого он проследил Греве, пришлась очень кстати.
Проблема состояла в том, что просить людей для слежки у Шельгина мы не могли, иначе пришлось бы выдать ему наш источник информации, а сводить майора с айвами Лурье не собирался. Поэтому следить за домом приходилось своими силами. Ухудшало ситуацию еще и то, что дом этот находился в деревне, где все жители знакомы между собой, а каждый новый человек – на виду.
Думаю, Греве специально выбрал подобное временное укрытие, заранее присмотрев подходящее место и установив там нужные связи. Его группа сидела в доме тихо, как мыши. Мы ни разу не видели, чтобы кто-то из них вышел хотя бы до отхожего места.
Тем не менее в доме кто-то жил. Это чувствовалось по многим признакам. То шторку на окне слегка сдвинут в сторону, то блеснет что-то непонятное внутри. Но ни Греве, ни обитателей дома мы пока не видели.
Серега умудрился снять комнату в домике, находившемся практически напротив, не вызвав у вечно пьяного хозяина ни малейших подозрений. К тому же он ежедневно поставлял хозяину горячительные напитки, купленные в магазинчике неподалеку. Гранин не эстетствовал, покупая поначалу самое дешевое пойло. Петрович – так звали владельца дома – оказался человеком широких взглядов, поэтому пил что дают. Серега оценил его скромность и перешел на напитки классом повыше. Петрович же в ответ посчитал, что этим поступком к нему проявили уважение, и в ответ не совался в наши дела, мирно выпивая на своей половине дома.
Дежурство несли попарно. Влад с Колей заступали с утра, мы с Серегой – ближе к вечеру. Только обязательное утреннее совещание у Шельгина, которое невозможно было пропустить без уважительной причины, собирало нас всех в отделе. В это время на точке дежурил Валет, которому мы приказали до поры до времени в город не высовываться и постоянно жить в доме Петровича.
Правда, без своих линз он видел слабо и только в вечернее и ночное время. Сам он объяснял это особым свойством сетчатки. Мы искали его линзы, но так и не нашли – они словно испарились после того, как я вытащил их из глаз Валета.
Для надежности мы забрали у него еще и портатор. Теперь деваться айву было совершенно некуда, и все, что ему оставалось, – смирить гордыню и подчиниться.
Так прошло несколько дней.
Я рассказал Кате историю Валета, но, к моему удивлению, она не очень-то заинтересовалась. Ну, оказались космические пришельцы нашими земными соседями из прошлого. Какая, собственно, разница? Главное – понять, что они от нас хотели и как с ними бороться. А еще ее, бесспорно, занимал вопрос о собственном месте в новой жизни. Я от нее ничего не скрывал и честно рассказал все, что знал сам и про миры-тени, и про истинную Землю. И главное – не умолчал и о предположении, пришедшем на ум уже давно. Смысл его сводился к следующему: жители теней – лишь образы настоящих людей, их миры – не реальные, а некая фикция, созданная неизвестно кем и неизвестно когда и, что самое главное, неизвестно зачем!
Катя обдумывала эту идею и так и сяк, но так и не пришла к ответу. Сама-то она, вот, пожалуйста, можно посмотреть и даже потрогать! Она – настоящая, самая реальная! Но я видел, что Катя в глубине души боится. Вдруг в один прекрасный день она исчезнет, растворится, словно ее никогда и не существовало? Вот она и задавалась естественным вопросом о своей сущности. Ведь она не обрела вторую память, когда мы
