– Пора разворачиваться! – предупредила Катя. – Время!
Я свернул с проспекта на боковую улочку и, сделав небольшой крюк, выехал прямо за спинами преследовавших меня отравленных. К счастью, они не успели отследить мой маневр и вскоре остались далеко позади.
К Колиному подъезду я прибыл минута в минуту. От дверей уже поторапливался Егоров, придерживая под локоток маленькую, но достаточно еще шуструю старушку. Он усадил ее на заднее сиденье рядом с Машей, сам же устроился впереди, держа оружие наготове. Старушка тут же протянула девочке леденец на палочке:
– Кушай, деточка, на здоровье!
– Спасибо!
– Меня Сталинина Петровна зовут, – представилась мама Коли. – И не удивляйтесь, в наше время каких только имен не придумывали!
– А мне нравится, – честно призналась Катя. О Сталине она прочла совсем недавно, но успела проникнуться почтением к вождю всех народов и была абсолютно уверена, что, живи он и в ее мире, победа в войне пришла бы скорее, а может, и войны бы не случилось – условия-то иные!..
– Ну и слава богу!.. – перекрестилась старушка.
– Я – Катя, это – Маша, за рулем – Эрик!
– Эрика знаю, – закивала Сталинина Петровна. – Мне Коля обо всех своих товарищах рассказывал!
– Надеюсь, только хорошее, – улыбнулся я.
– Несомненно, – серьезно подтвердила старушка. – Он у меня мальчик правильный. Никогда друзей не сдавал, даже в детстве!
– Мама, прекрати! – Егоров, любимец женщин и гроза преступного мира, внезапно покраснел.
– А что я такого сказала? – искренне удивилась Сталинина Петровна. – Хотя, понимаю, разговоры не к месту, когда в городе такое творится! Вы хоть знаете, в чем причина?
– Разбираемся, – туманно ответил я, неотрывно следя за дорогой.
Впереди, на продолжительном участке проспекта, я приметил сразу несколько многочисленных групп отравленных. Нас пока не замечали, но я решительно сбавил скорость – что-то мне подсказывало, что лучше сейчас не пытаться действовать напролом.
Да, в такие моменты жалеешь, что под рукой нет танка или БТР – самое подходящее средство против взбесившихся горожан, в одночасье переставших быть людьми.
Я еще раз поймал себя на мысли, что уже не считаю отравленных обычными, просто заболевшими людьми и убивать их готов без малейшей жалости. Да, еще утром они любили, ненавидели, ссорились, мирились, занимались делами, грустили, радовались, ели, пили… но то время прошло. Если каким-то чудом удастся вернуть их в нормальное состояние, я буду только рад. Сейчас же я мог относиться к ним только и исключительно как к врагам: жестоким, безжалостным, беспощадным. А врагов принято уничтожать, пока они не уничтожили тебя самого.
– Едем в объезд, – решил я. – Не нравятся мне эти скопления впереди… их там слишком много собралось, и новые все прибывают…
Из подъездов, переулков, соседних дорог медленно шли отравленные, сбиваясь в кучи, они не дрались между собой и будто бы даже общались. По крайней мере, дальше они двигались вместе, уже не замирая в одной точке на долгое время.
Мне пришлось сделать приличный крюк и объехать проспект по широкой дуге, а затем выехать на дальнем его окончании, откуда до ОВД оставалось всего ничего. В этой части города отравленных почему-то было не очень много, и в основном только одиночки. Групп я заметил всего три или четыре, да и те не слишком многочисленные.
– Надо бы в магазин заскочить, – напомнил Коля. – А то у нас ни воды, ни еды, ни медикаментов…
Я выбрал небольшой продуктовый, в котором прежде частенько делал покупки. Отравленные рядом не крутились, но все равно я оставил Колю сторожить снаружи, а сам зашел внутрь, попросту расстреляв замок на двери.
Магазин меня встретил безлюдными залами, свет оказался выключен, и, пока я искал общий рубильник, прошло минут пять. Зато все, что нам требовалось, имелось здесь в избытке.
Первым делом я перетащил к машине несколько десятилитровых баллонов с чистой водой. Можно быть уверенным, что эта вода, даже если она вдруг набрана из-под крана, что далеко не редкость в реалиях российского бизнеса, все же не отравлена. Дата на маркировке стояла трехдневной давности – пить можно спокойно.
Коля складывал баллоны в багажник, благо места там хватало. Я же, закончив с водой, набрал мешок консервов с тушенкой, с десяток колбасных палок, две головки сыра и прочих продуктов, старательно выбирая из всего многообразия менее скоропортящиеся.
В последнюю ходку я прихватил несколько бутылок с коньяком, виски и водкой, а также три блока сигарет – в хозяйстве пригодится. Из аптечного киоска я выгреб все подряд – никогда не знаешь, что именно понадобится. Вместо оплаты я оставил у кассы листок с адресом ОВД и моей фамилией – грабить магазин я не планировал, мародерство – не наш профиль, и в случае благоприятного исхода с радостью возместил бы понесенные убытки хозяевам.
То ли я слишком уж расслабился, туда-сюда снуя от машины к магазину, то ли подсознательно не ждал опасности оттуда, где, как мне казалось, я все проверил, но нападение я прозевал.
Он, очевидно, спал в подсобке – невысокий, лысоватый, с изрядным брюшком и орлиным профилем – хозяин ли магазина, решивший сторожить добро самолично, или охранник, задремавший на рабочем месте, а потом отравившийся реагентом и застрявший в помещении, – не знаю. Прыгнув на меня и повалив на пол, он продемонстрировал недюжинную силу, которой я от подобного типа не ожидал.
Пакет с бутылками выпал из моих рук, но сейчас было не до них. Руки отравленного сжались на моем горле мертвой хваткой. Я ударил его по почкам – никакой реакции, у него даже мимолетной гримасы не промелькнуло на лице – кажется, он попросту не заметил удар. Еще удар – в этот раз в глаза растопыренной пятерней. Бесполезно. Он моргнул, но не только не разжал рук – хватка на горле только усилилась. Я захрипел. Долго такое давление никто не смог бы выдержать, еще несколько секунд – и наступила бы гарантированная смерть.
Отравление реагентом трогганов усилило его физические возможности в несколько раз. Он сравнился бы сейчас с тяжелоатлетом и, думаю, запросто выжал бы мировой рекорд с первой попытки.
Я все пытался оторвать его руки от моего горла, из последних сил, задыхаясь. В глазах плыло, голова, казалось, сейчас взорвется. Он же просто сломает мне шейные позвонки. По крайней мере, смерть будет быстрой…
Мои руки разжались. На
