— Я знаю, что делать, — процедила Солвейг, и впервые я услышала в ее голосе эмоции. Но Рэм даже не повернул головы, словно там, где стояла девушка, было пустое место.
— Я буду рядом, лирин.
Последнее прозвучало уже угрожающе. Развернувшись, Рэм покинул дом.
Я же бросилась к Красту.
Кожа на его лице затянулась и уже не казалась сплошной раной. Надо посмотреть остальное. Одежды на ильхе не было, все сгорело.
— Вот, протри этим.
Рядом со мной на темные доски пола опустилась глиняная посудина с широким горлом и тряпкой. Солвейг замерла возле очага, перебирая сухие травы и корешки.
Смочила ветошь, повела по телу ильха. Раз за разом, смывая запекшуюся кровь и грязь. Под ними обнаружились розовые линии ран и белые — уже затянувшихся шрамов.
— Он очнется, — негромко произнесла шагун за моей спиной. — Скоро. Уже рядом. Я его вижу.
— Кого видишь? — не поняла я.
— Дух. — Глаза Солвейг смотрели в пустоту. Губы слегка изогнулись. — Ты его тянешь, чужачка. На твой свет и идет. Он у тебя такой… серебряный.
Я промолчала, но волосы на затылке ощутимо встали дыбом. То, что Солвейг видит нечто потустороннее, недоступное обычным людям, слегка пугало.
— Так он тоже это видит. Не знала? Это проклятие досталось нам обоим. Мы одинаковые, чужачка. Из одной утробы вышли. С разницей в несколько ударов сердца.
— Двойняшки, — тихо произнесла я.
— Так.
— Что с вами случилось? Ты можешь рассказать?
— Я сам расскажу, — тихий голос, и подпрыгиваю на месте, оборачиваюсь.
Краст укоризненно глянул на Солвейг, и та усмехнулась.
— Я не смогла бы ей воспротивиться. Упрямая.
— А надо было? — Я переводила взгляд с брата на сестру, замечая, насколько они похожи. Два варианта одного создания, мужское и женское воплощение… Удивительно и завораживающе.
— Он запретил к тебе приходить, — слабая улыбка коснулась губ Солвейг. — Не хотел… пугать.
Говорила она отрывисто, словно отвыкла от слов. Наверное, так и есть…
— Так это ты была? — вскинулась я. — В башне? И на скалах?
— Я, — девушка покосилась на Краста. — Было интересно на тебя посмотреть. У нас не только лица похожие. Суть одна, ты верно увидела.
— Наша мать была йотун-шагун. — Краст приподнялся и кивнул на чашку с водой. Напился и продолжил: — И ее мать. И ее. Много поколений. Шагун уходит от людей. Живет одна. Ходит в двух мирах, зримом и незримом… Это тяжелая ноша, лирин. Люди боятся шагун, сторонятся. Но когда приходит время, йотун-шагун спускается с гор в Дьярвеншил и выбирает свободного мужчину. Для продолжения рода. — Ильх скрипнул зубами. — Наша мать выбрала Ингольфа. Почему — я не знаю, но по нашим законам отказать ей никто не может. Шагун стоит между духами и живыми, мы это… уважаем.
— И в положенное время ваша мать родила двоих, — догадалась я.
— Да. Видишь ли, у шагун всегда появляется лишь один ребенок — девочка. Вернее, мы так думали. Мальчиков не было никогда. Мы не знаем, что случилось, но нас с Солвейг нашли вдвоем. Мать принесла нас в Дьярвеншил. Хотела, чтобы мы жили среди людей, а не среди йотунов. Солвейг забрал Ингольф, а вот меня…
— Мальчик был не нужен, — догадалась я.
— Да. Меня выкинули. Я не замерз лишь чудом. Повезло, что забрал старый кузнец, отогрел… В Дьярвеншиле порой появляются подкидыши — чужие дети рабынь, служанок, а то и с той стороны гор приносят, там есть небольшое поселение. У нас таких детей не любят… А со мной все было хуже, город знал, чей я сын. Ингольф не признал меня, понятно, но здесь трудно утаить правду. И мальчик, рожденный шагун, — это проклятие перворожденных. Так говорят.
— А Солвейг? — Я зябко обхватила себя руками, девушка усмехнулась.
— А я хорошо жила, чужачка, — медленно произнесла она. — Вкусно ела, сладко спала. Росла в башне риара как его дочь. Лишь о брате думала слишком часто, но видеться с ним мне запретили. Порой мы сбегали… Я и Краст. Приходили сюда. Смотрели, как танцует на снегу наша мать. С годами она все ближе становилась к зверям и все дальше от людей. И все реже узнавала нас… Шагун дичают, это плата…
Девушка опустила голову, черные волосы упали до пола, занавесив лицо. Краст помрачнел. А я воочию увидела двух детей — мальчика и девочку, одинаковых и разных, нелюбимых и странных. И стало жаль их обоих…
— Мне исполнилось девять, когда Ингольф проведал о моих отлучках и запретил встречаться с братом. Даже когда Краст потребовал кольцо Горлохума, мне не позволили посмотреть на битву, заперли в башне. Я слушалась отца, хоть и грустила. Тогда я еще не знала, что мне уготовано. И что меня растят лишь для одного… Я считала, что моя жизнь удалась. Как думать иначе? Подросла, влюбилась.
— В Хальдора, — догадалась я.
— Он отвечал мне взаимностью, — скривилась шагун. — Слова говорил. Обещал венец… Я и платье сшила. Умелой я была, словно с иглой родилась… Все шагун такие, пальцы сами знают, что и как надо делать. Искусные мы. А потом настала ночь льда.
Я непонимающе перевела взгляд с девушки, стоящей с застывшим лицом, на мрачного Краста.
— Ингольф столкнул меня в реку, под лед. Я не понимала, что происходит. Лишь глазами хлопала. Хальдор тоже был там, смотрел… Я к нему руки тянула, да без толку. Кричал только, что это поможет, что так надо. Что я истинная шагун, а значит, выберусь. Так я и утонула.
— Что? — не выдержала я.
— Ингольф растил меня лишь для одного, для служения ай-ро, — задумчиво ломая в тонких пальцах сухие травинки, произнесла Солвейг. — Наша мать к тому времени ушла в горы, и никто ее больше не видел. Сгинула. А Дьярвеншилу нужна йотун-шагун. Чтобы было кому стеречь город. Зимы становились холоднее. Ветер крепчал. Ай-ро злился… А мой дар спал. Так что отец… Ингольф решил ускорить события. Мир духов я увидела.
Я пораженно
