Тацуо посмотрел в потолок и сообщил, что и система вентиляции из-за пожара вышла из строя, поэтому придется потерпеть. И на борту в три раза больше народу, чем положено. И груза взяли изрядно. Я не представляю, каких ему, Тацуо, сил стоило сохранить эту каюту, а он сохранил. А материалы для вентиляторов он спрятал в трюме…
«Каппа» плелась неспешно, и чем дальше она уходила от Сахалина, тем сильней становилась качка и тем жарче становилось в каюте; открытый иллюминатор не спасал, попытки открыть дверь в коридор ухудшали положение – в каюту немедленно начинало просачиваться дыхание всех, кто сидел в коридоре.
Постепенно детей сморило, игра их замедлилась, фигурки двигались по полу медленно и неуверенно, Ерш стал зевать, и остальные стали зевать за ним, и я стала зевать, а Тацуо рассказывал правду про мыло – оказывается, что все дешевое мыло, продающееся в москательных лавках, варится из сахалинских мертвецов. Слухи о том, что мертвецами топят электростанции, есть бессовестная ложь, мертвецами топить нельзя, но зато из них получается отличное мыло, из каждого примерно два куска, поскольку мертвец маложирный и негодный, зато из сожженных лесов отличная зола, главное, знать точную пропорцию.
– Принеси нам воды, – попросила я. – Воды, пожалуйста, здесь очень жарко.
Тацуо ухмыльнулся, поправил на груди бинокль.
– Воды не хватает, баки пусты. Слишком много там… – Тацуо указал пальцем вверх.
– Вы же должны осознавать, – сказал он. – Мне огромных трудов стоило найти для вас место, особенно в такой компании.
Тацуо кивнул на спящих:
– Это ведь, кажется, корейцы?
– Нам понадобится вода, – повторила я. – Принеси воды. Хотя бы бутылку.
Помощник капитана Тацуо вздохнул.
Я опустила руку в карман макинтоша, в правый карман.
Я нащупала его давно, еще когда поднялась на борт миноносца, он уютно лежал в кармане, выдавив в подкладке дыру и теперь удобно устроившись в ней, и он очень не хотел покидать свое местечко. Я пыталась выудить его двумя пальцами, а он не поддавался, выскальзывал и тяжело возвращался обратно, мне чудилось, что он нарочно покрылся испариной, но это, разумеется, был всего лишь мой пот. И разумеется, я победила.
Тацуо понял, что это, глаза его замаслились от жадности и от перспектив, он взял кусок металла и зажал в кулаке и явно не собирался выпускать, в его голове крутились мыловарни, пивоварни, скобяные лотки и прочая мелкая буржуазия, и домик, и каждый вечер медный таз с разогретым красным песком, в котором можно держать ноги, да мало ли.
– Нам нужна вода, – повторила я.
Тацуо скрипнул зубами, удалился и вернулся минут через пять, под френчем у него оказалось несколько гибких полиэтиленовых трубок для закладки аммонита, но сейчас они были наполнены не взрывчаткой, а водой. Три кишки, и в каждой примерно поллитра, немного и теплая, нагретая Тацуо. Я поинтересовалась, не слишком ли мало, помощник капитана обещал принести еще, но позже.
Он ушел, а я положила кишки с водой на полку под иллюминатором, мне хотелось, чтобы они проветрились от Тацуо, чтобы солнечное тепло вытеснило из воды тепло помощника капитана. Сухогруз раскачивался, солнце снаружи покачивалось вместе с ним, и лучи, проходящие через воду, скакали по полу. А дети воду почуяли, каюту заполняла вонь стухших морских звезд и запах Тацуо, но они почувствовали воду, проснулись и захотели пить.
Я проколола в кишке дырку и налила в кружку, они пили и морщились, рассказывали, что у них дома часто была апельсиновая вода, очень вкусная и холодная, не то что эта, а Ерш молчал. Глаза у него разные: один синий, другой красный.
После воды они продолжили играть в свои фигуры, но это продолжалось недолго, потому что они уснули опять, от жары и от качки. Только я не могла спать, думаю, из-за этих золотых шариков в желудке, там как будто пули лежали. Не сиделось и не лежалось, я чувствовала беспокойство, папа и мама всегда спорили, где в человеке сидит душа, и папа уверенно отвечал, что в животе, где-то в районе солнечного сплетения, а мама склонялась к мысли, что душа помещается в груди, возможно, она вообще не помещается в теле, витает где-то рядом, над головой. Теперь я думала, что отец прав.
Я сдернула с нижней койки плед и накрыла уснувших на полу детей, покрывало было большое, и его хватило на всех. Сама я села на койку. Опять явился Тацуо, он принес еще воды, но немного, сказал, что сумеет достать еще вечером, сказал, что мы подползаем к Крильону и что дело плохо, поскольку весь берег на подходе к мысу заполнен трупоходами. Их очень много, очень, они упираются в стену, отделяющую военную базу. Про значительное количество инфицированных Тацуо сказал, впрочем, с удовольствием, видимо, прикидывал, сколько из инфицированных можно сделать мыла, когда они будут не трупоходами, а трупотрупами. Много мыла. МОБ держится в живом носителе и погибает через несколько минут после остановки сердца, так что для мыла все сахалинские мертвецы ой как сгодятся, мы будем завалены мылом, обеспечены мылом на сотню лет вперед, обречены на мыло на тысячу лет вперед… Почему я обречена на Тацуо? Мне никак не нужен сейчас Тацуо, но Артем спит, а этот бодрствует, что у них тут за порядки на судне, чем он тут занимается? И капитана я не видела, ни в прошлый раз, ни сейчас, может, его и нет уже, может, корабль управляется призраками и сумасшедшими, «Каппа», каторжный каботаж, корабль обреченных, курсирующий через Стикс с сумасшедшей командой, с больными и безумными пассажирами.
Я вспомнила Ину, убийцу из соседней каюты, вспомнила, как он выл по ночам и бился в стены, из
