– Нет, – ответила я. – Мы были в экспедиции, мы ничего не знаем.
– В экспедиции? – Теперь удивился уже каторжный. – Забавно. Я не слышал этого слова много лет… Знаете ли, я некогда служил инженером…
– Чего мы не знаем? – довольно невежливо перебила я.
– Карафуто больше не остров, – негромко сказал каторжный.
Я не расслышала, и он повторил. Сахалин больше не являлся островом. Во всяком случае, слухи ходили именно такие.
– И я полагаю, что это так, – сказал каторжный.
Сам он жил в Тымовском двенадцатый год, отбыв до этого пятнадцать лет в «Трех братьях», занимался сельским хозяйством, держал небольшой рыбный садок, там многие такие держали. Продавал рыбу. Землетрясения и раньше случались, и достаточно часто, последние десять лет трясло не переставая, почти каждую неделю. Но несильно. Конечно, в новых домах вторые этажи редко кто осмеливался надстраивать, но во время толчков никто на улицу не торопился. Однако толчок, случившийся три дня назад, был другой, мощный и разрушительный, его не перенесла даже водонапорная башня, построенная по сейсмоустойчивой технологии, кроме того, с сопок сошли оползни, похоронившие под собой несколько кварталов в восточной части поселения.
Неприятности в Тымовском отнюдь не редкость; так, восемь лет назад в дождливое лето Тымь разлилась и затопила часть поселка, расположенную в низинах, были уничтожены поля проса, смыты посевы овса и других культур, однако администрация оперативно решала все проблемы. Но в этот раз события развивались иначе: после первого же толчка администрация Тымовского, не мешкая, погрузилась в вагоны и автомобили и отбыла на юг, бросив поселение на произвол судьбы. Когда жители пришли к зданию окружного управления, они увидели, что это бегство – чиновники уходили, бросив всю документацию, оставив личные вещи, не допив чай и не доев лапшу. Впрочем, в суматохе отступления нашлось время на рации – их разбили и растоптали, так что никакой связи не осталось.
Среди поселенцев нашелся военный, в свое время служивший в береговой обороне, позже разжалованный и сосланный по решению трибунала в Александровск; он неплохо знал пролив и утверждал, что одного хорошего землетрясения достаточно для того, чтобы поднять между материком и островом мост достаточной ширины.
– Разве это возможно? – спросил Артем.
– Вполне, – кивнул каторжный. – Вода и без этого постепенно уходила из пролива, через несколько тысяч лет она ушла бы вовсе. Но землетрясение сделало это гораздо быстрее. Там… – Он махнул рукой в сторону севера, – там теперь перешеек. Суша. И поэтому все бегут. Все боятся.
– Чего боятся? – спросила я.
– Все боятся бешенства. Вспышки. Боятся, что власти зачистят территорию.
– Как? – продолжала глупить я.
Каторжный снял с ветки портянки и принялся наматывать их на ноги с необыкновенной тщательностью, удовольствием и улыбкой.
– В наши дни территорию зачищают одним способом, – сказал он. – Он быстр и эффективен. И никто под этот способ не хочет попасть. Поэтому все бегут на юг. И я бегу, и вы бежите. Все.
Артем промолчал.
– Но может, это и не так, – вздохнул каторжный. – Возможно, бегство связано лишь с бунтом в «Трех братьях». Там томилось много решительных людей… Тогда ничего страшного не произошло, все, как вы говорите, – бунт подавят, и порядок вернется.
Он встал, попрыгал и стал подкачивать надувные камеры байдарки насосом-лягушкой. Нам тоже пора было отправляться дальше. Артем поволок лодку к воде и стал проверять мотор, я осталась рядом с костром.
Каторжный продолжал спокойно подкачивать лодку, он не спешил и не суетился, видимо, годы тюрьмы и жизни в поселении научили его не торопиться.
– Что вы думаете о будущем? – спросила я у него.
Он ответил не сразу.
Артем услышал и засмеялся. Он и потом смеялся, по пути, вспоминая про лисицу и петуха.
– Только дурак может посадить лису и петуха в одну клетку, – говорил Артем, прибавляя газу. – Только полный дурак, полный дурак, Чек и то его умнее.
Поронай
Когда стало ясно, что река Тымь поворачивает на восток, мы сдули лодку и двинулись дальше пешком. Артем взвалил на себя две десятилитровые канистры, мотор и лодку, я несла палатки и еду. Карабин оставили, но патроны Артем закинул в рюкзак.
Местность от реки Тыми до истоков Пороная походила на огромное болото: деревья, некогда росшие на его месте, высохли и почернели, но еще упрямо стояли, отчего создавалось впечатление замкнутого пространства и одновременно простора. Мох под ногами был мягок, ям с жижей попадалось немного, Артем старался идти между крупных кочек, и у него получалось выбирать относительно сухие места. Несколько донимали комары, пришлось задействовать репеллент, но они умудрялись прорываться, жужжали над ухом и лезли в глаза. Артем, чтобы меня подбодрить, рассказал о некоем оводе, который был занесен ураганом из Китая, прижился на острове, размножился и стал опасен: этот овод, пролетая мимо жертвы, выбрызгивает ей в глаза личинок, и личинки впоследствии глаза выедают.
Мы ориентировались по солнцу и по карте, но мне все время казалось, что Артем поглядывает на небо и на планшет для того, чтобы успокоить меня, поскольку дорогу он знал и так – есть такие люди, которые всегда знают, куда надо идти, пусть даже они ни разу не преодолевали эти места.
Болота казались бескрайними, но я знала, что скоро мы преодолеем их – к востоку начинались сопки, смутно различимые сквозь влажный воздух, а по западу проходила железнодорожная линия и рядом с ней обычная дорога. Западный ветер приносил гарь, что подтверждало правильность выбора пути.
Толчки не повторялись. Погода установилась удивительно гладкая и спокойная, безветренная и легкая, и мы пробирались через долгий светлый день, словно мы застыли в нем; наверное, это было неплохо. Солнце раздвоилось и позеленело, тени исчезли, заболели глаза.
Артем оставался невозмутим, и его настроение передавалось мне. То, что случилось в последние дни, казалось нереальным, произошедшим будто не со мной. В душе установились покой и непонятная уверенность. Я улыбалась и думала о каких-то неуместных сейчас вещах: о прогулочных велосипедах, о вечных лампочках, о коврике в прихожей нашего дома, о который я запиналась в детстве, а однажды сломала палец на левой ноге. О шляпах. Вдруг захотелось шляпу и почитать книгу, лучше стихи.
Иногда я останавливалась и разглядывала мох. Артем терпеливо ждал.
Иногда я разглядывала камни. Здесь попадались необыкновенные камни, похожие на метеориты: оплавленные куски черно-синего металла и пупырчатые прозрачные стекла. Артем говорил, что это части корейских баллистических ракет, запущенных с подводных лодок и перехваченных над Карафуто, но счетчик показывал лишь незначительное превышение обычного фона.
Иногда с запада приносило миражи. Над Татарским проливом миражи – обычное явление, многие капитаны судов береговой охраны коллекционируют и систематизируют эти атмосферные феномены, существует даже общество, изучающее фата-морганы. В свое время сам профессор Ода отдал время изучению миражей, однако никаких определенных выводов сделать не смог.
