– Мама ушла. – Девочка хлюпнула носом. – Мама ушла.
– А ты кто? – спросил Желтый.
– Я? – Я греб. – Я знал вашу маму…
– Ты странно говоришь, – перебил Синий. – Ты рыбак?
– Почему рыбак? – не понял я.
– Так говорят те, кто приносит нам мидий, – ответил Синий. – Рыбаки. Ты рыбак?
– Нет, я не рыбак.
– Папа не любит рыбаков, – напомнила девочка. – Он говорил, что надо держаться от рыбаков подальше.
– Правильно, – сказал я. – От них надо подальше. Но я не рыбак. Я поскользнулся и выбил себе пару зубов.
– Понятно, – кивнул Синий. – Я так и думал. Это все из-за землетрясения. Вы во время землетрясения их выбили?
– Да, – кивнул я. – Упал зубами.
– Я могу подтянуться шесть раз, – сказал Желтый.
– Молодец, – похвалил я.
– Он с дерганьем подтягивается, – сказал Синий. – Он врун.
– Сам ты врун!
Они принялись спорить. Это было забавно, никогда не видел, как спорят слепые. Не шевелясь. Не совершая никаких движений, сидят, как деревяшки, и спорят. Я в их спор не влезал, просто слушал, выгоняя лодку на мелководье.
Скоро им спорить надоело, они замолчали, а девочка вдруг заплакала. Желтый стал ее утешать, гладить по руке, а мальчик в синей куртке неожиданно начал рассказывать, как они жили раньше. Не мне и не кому-то, а так. Он вспоминал, загибая пальцы, а когда они у него заканчивались, начинал снова.
Я ворочал веслами, а мальчик в синей куртке говорил. Как они жили возле озера, какой у них был большой дом, два этажа, а вокруг пихты и сосны. Эти пихты очень хорошо пахли, кроме того, папа умел делать пихтовое масло. Рядом с домом у них был луг, и они все там гуляли, рвали цветы, слушали птиц и спали в гамаках, привязанных к деревьям. Оленя кормили – у них там олень водился, он приходил каждое утро и кушал хлеб. После обеда они занимались уроками, слушая обучающие записи и музыку, и сами играли на флейтах. А мама по вечерам включала пластинки и читала книжки. А еще мама варила настоящий шоколад, и они пили его с хлебом. Кошка у них еще жила, настоящая кошка, очень мягкая.
Потом земля задрожала. Но еще за день до этого они все слышали и говорили маме о том, что земля стала пахнуть иначе, а в воздухе слышался странный писк, как будто загудели тысячи комаров.
Земля задрожала, их дом обвалился, но им повезло, крыша упала не на них, а мама вывела их, но кошка не смогла выбраться, так и осталась в сломанном доме. Вокруг грохотало, земля подпрыгивала, и стоять на ней не получалось, поэтому они легли и ждали, когда все закончится. А потом мама велела им сидеть на поляне и никуда с нее не уходить, никуда, пока она не вернется. Они стали ждать, но мама не приходила долго, наверное, до вечера, они все сидели и сидели, и олень в тот день так и не появился.
И только когда стало холодать, они издали услышали машину.
Мама приехала с отцом, он сильно боялся, а дальше началось непонятное, отец закричал, чтобы они бежали, и стал стрелять. И мама кричала. Они, конечно, бежать не могли, но шагать получалось, и шли всю ночь до ручья, держась друг за друга. А мама плакала и почему-то шагала все медленнее и медленнее, она, кажется, стала уставать.
Утром они нашли лодку, спрятанную в кустах возле ручья. Лодка крепилась цепью к большому валуну, и мама долго била по цепи камнем, а они опять ждали. Когда цепь сломалась, мама посадила их в лодку, и они поплыли. Сначала быстро, а затем медленно. Они очень сильно устали и уснули.
Я слушал рассказ слепыша и понять никак не мог – где они жили? Цветы, птицы, чистая вода… Хотя они слепые, а слепые наверняка весь мир воспринимают по-другому. А может, у них другой мир? Может, слепые живут рядом, там, где как раз все оно и есть – и птицы, и вода чистая, и кошка дома ходит, и олень, и тепло, и не видно всего этого. Откуда у них птицы? Птиц больше нет.
Они уснули и проснулись: а где мама?
– Она ушла поглядеть, как папа, – сказал я. – Она вернется.
– Когда? – спросил Синий.
– Скоро. Думаю, что скоро. Она найдет дорогу.
Мне казалось, что он понял. Он был постарше и догадался, что случилось с мамой. А девочка спросила, что же будет с их кошкой. Как найдет дорогу кошка? Она выкопалась из-под обломков дома и теперь ищет их и никак не может найти.
Синий сказал, что кошки очень хорошо умеют искать дороги, они ведь не слепые. И что кошка скоро их догонит, на что Желтый заметил, что кошка догонит их, если они на земле, а они сейчас не на земле, а на воде, причем, кажется, на очень большой воде, он совсем не чувствует ее края, кошки же плавать не умеют.
Они стали спорить о кошках. Про разные кошачьи способности, причем Синий и девочка стояли на том, что кошки как раз умеют: и плавать, и прыгать, и копать под землей норы, а девочка уверяла, что кошки способны летать. Желтый смеялся над ней, говорил, что летать кошки не могут, потому что у них нет крыльев.
Говорили они все по-японски. Без акцента, правильный японский язык, на каком общались лишь пожилые чиновники из префектуры, Сирень и та говорила чуть по-другому. А эти чисто и как-то… Ну вот, когда Чек бывал в хорошем настроении, когда его не мучил голод, блохи, колени и ненависть ко всему, он тоже начинал говорить на правильном русском. Красиво так, с загогулинами, длинными предложениями. А в остальное время так выражался, что хоть уши на полку складывай. А как они с Сиренью беседовали? Заслушаешься. Прямо как в старые времена. Вот и эти ребятишки так выражались, только по-японски.
Они говорили, а я греб и думал. О том, что есть, оказывается, люди, которые совсем ничего не знают. Живут там, где есть цветы и летающие кошки.
Жили – не живут.
Мне вдруг их стало очень жаль. На самом деле очень. Это все равно если бы как взять и детей из довоенного времени, выросших в тепле и достатке, выбросить куда-нибудь в окрестности Углегорска и посмотреть на их ужас. На их отчаянье. А эти еще слепые. Пришельцы, стена между мирами построена из сияющего света, такого белого, что выжигает глаза.
Им повезло: их подобрали эти странные японцы, растили, выхаживали, защищали. А теперь всё. Всё! Везенье вдруг закончилось. Кому нужны малолетние и неполноценные? Куда их девать?
А некуда мне их девать. Ерша девать некуда, а тут еще трое. Вот дурацкая штука, Чек бы узнал, хохотал бы три часа. Судьба
