– Стоп-стоп! – замахала руками. – У меня голова заболела. – И я не лгала. – У вас все так витиевато изъясняются?
Подняв на меня зелено-серые глаза, Лавентин тихо подтвердил:
– Обычно да.
– И бумаги не жалко?
– Это способ подтвердить статус. – Он качнул листом. – Чем длиннее письмо и дороже сорт бумаги, тем более состоятельным должен казаться отправитель. Есть нормативы, но я, если честно, не слушал, когда о них рассказывали.
Мои губы сами растянулись в улыбке. Она погасла, едва Лавентин посмотрел на письмо и открыл рот, явно намереваясь продолжить чтение.
– Не надо, – отмахнулась я. – Мне ни к чему это знакомство. Все равно скоро вернусь домой… Ведь так?
Вопрос жены застал врасплох. Конечно, я должен заниматься проблемой ее возвращения, но мама и убийство Какики, загадка его крови… Так много научных проблем одновременно на меня еще не сваливалось, и впервые к восторгу исследования примешивался страх неудачи.
А ведь ошибок я прежде не боялся.
Теперь же смотрел в глаза жены, и сердце ледяными когтями царапал ужас.
– Я постараюсь вернуть тебя как можно скорее. – Потянулся к жене, но в пальцах зашуршало письмо Хлайкери, и я опустил руку. – Просто сейчас нужно… сделать одно важное дело. – Меня осенила внезапная мысль, я улыбнулся. – И это может приблизить нас к решению твоей проблемы.
Жена слабо улыбнулась, в ее глазах засветилась надежда.
– Тогда поторопись. – Она подтолкнула меня к двери, но тут же удержала. – Ты голодный? Может, тебя покормить? Или хочешь бутерброд?
– Спасибо, повар обо мне позаботится.
– Здесь есть повар?
– Э-э-э… – Наконец обратил внимание, что стены отделаны цветом, очень близким к нашему родовому, а из-за приоткрытой боковой двери подглядывает девочка. – Да, повар. Надо только захотеть, и он приготовит. А стены пропустят еду к желающему перекусить. Если хозяйка, конечно, хочет, чтобы дом и духи заботились о других обитателях.
– Получается, если мне нужны сырые продукты, повар доставит мне их в таком виде?
– Полагаю, что да.
– Тогда понятно, почему ваш повар не доставил мне ни одного готового блюда: я по привычке все думала, чего бы приготовить. – Жена рассмеялась приятным легким смехом.
Этот смех напомнил о маме. В груди сразу похолодело, я сложил письмо Хлайкери и вручил жене.
– Прости, мне нужно спешить.
Ее глаза потускнели. Неужели обиделась? Но не время об этом думать. Кивнув, распахнул дверь, к которой жена меня подталкивала, и чуть не ослеп от белизны стен. На их фоне ярко выделялись черные кожаные диваны, столик с цветами.
Дверь на лестницу в подвальную лабораторию была прозрачной, с металлической ручкой и мощными петлями. Ничего подобного в жизни не видел. Полуобернулся:
– А если внизу что-нибудь взорвется, дверь не сдержит взрывную волну.
Повисла зловещая пауза.
– И часто у тебя что-нибудь взрывается? – вкрадчиво осведомилась жена.
Прикинул, ответил:
– В среднем раз в пару лет.
Дверь на моих глазах стала металлической, как у сейфа.
– Благодарю. – Я кивнул офицерам, переступавшим с ноги на ногу в прихожей: – Проходите. Вот дверь в мою лабораторию, я иду туда.
Кажется, надо было что-то сказать жене, но что? Вспомнил, что говорил маме отец:
– Дорогая, я скоро.
Судя по взгляду жены, ей это не понравилось. Надо будет это записать. Позже.
Оказавшись в белоснежной лаборатории, пополнившейся непонятными приборами, я снова оценил всю прелесть папиного стола, не подчинявшегося изменениям дома: внутри все было так, как я оставил.
Сняв с цепочки на груди ключ, я открыл нижний ящик, просунул руку над пачкой акций и долговых расписок, надавил на потайную кнопку. Под столешницей щелкнуло, и к моему носу выдвинулся скрытый ящичек.
Осторожно вытащив кожаный конверт с металлическими уголками, я извлек из него завернутую в бумагу пластину. Бечевкой к ней была примотана карточка с каллиграфической надписью:
«Руководство по вызову разумной формы родовой магии. Использовать только в случае крайней нужды. И да убережет вас Фуфун Великий от искушений».
Отложив карточку, размотав бечевку и сняв бумагу, обнаружил под ними плотный кожаный конверт с выжженным корявым предупреждением:
«Взывать к разуму родовой магии стоит с осторожностью и только в самой крайней, безвыходной ситуации. Если случай может быть разрешен, немедленно убери это назад».
Под кожаным конвертом оказалась ткань с карточкой:
«Разумная форма опасна, соблюдайте осторожность. А лучше уберите это подальше и забудьте о желании к ней воззвать».
И снова в руках оказался кожаный конверт. На прикрученной к нему металлической пластинке было выгравировано:
«Опасно! Применять только при смертельной угрозе».
Ну, маме, вероятно, угрожает смертельная опасность, так что и этот конверт я вскрыл. Внутри была ткань с вышивкой:
«Не делай этого».
Под ней бумажная обертка с большими коричневыми буквами:
«Одумайся! Ритуал очень опасен. Отступись!»
И под ней, наконец, тонкая металлическая пластина с выгравированной магической печатью.
Отрастив клык, надкусил палец и приложил кровоточащую ранку к центру узора. Он наполнился зелено-голубым светом…
Глава 19
Пальцы закололо, сердце бешено стучало. Меня охватила паника, рука сама отшвырнула пластину на столешницу. Сияние печати усиливалось, ее магический отпечаток поднимался над пластиной, разрастался.
Внутренности скрутило. Стало нечем дышать. Казалось, магический знак вытягивает из меня силу и жизнь. Он раскинулся на весь потолок лаборатории, озарил ее зелено-голубым светом.
Пол дрогнул, будто поверхность воды, эмбрионы и столы качнулись. Проступил большой ковер с переплением узоров. В центре лаборатории вспучился пузырь, постепенно формируясь в софу и лежащую на ней женскую фигуру.
Вещество перетекало, наполнялось светом, принимало окончательную форму…
Лежащая в ворохе подушек женщина шумно вздохнула и открыла глаза. Они сияли зелено-голубым светом, но вскоре потухли. С ними угас и свет под потолком, погрузив все в ненормальную белизну.
Тысячи вопросов возникли в голове и, устроив столпотворение, оставили меня немым. Я и не знал, что разумная форма нашей магии, так называемый родовой дух, принимает облик женщины.
Выдав пару нецензурных слов, родовая магия вытащила из-под подушки мундштук, вставила в него извлеченную оттуда же сигарету и, прикурив от вспыхнувшего на указательном пальце огонька, глубоко затянулась.
Я не знал, как дышать. Что магия грязно ругается и курит, тоже не знал. Разглядывал волевое лицо женщины неопределенного возраста где-то за тридцать, рыжеватые, чуть вьющиеся волосы, стриженные слишком коротко, ярко накрашенные глаза и губы, сверкающие серьги и ожерелье, облегающее платье, которое нельзя принять за сорочку только благодаря тому, что оно расшито бисером и драгоценными камнями, черное боа, браслеты и удивительные туфельки на высоких каблуках, переплетающие щиколотки тонкими ремешками.
Еще несколько раз затянувшись, магия косо посмотрела на меня сквозь дым:
– Зачем ты меня вытащил? И почему здесь все белое?
Попробовал ответить, но в горле пересохло. Кашлянув, начал:
– Уважаемая родовая магия…
– Бабонтия Мулькура.
– Уважаемая Бабонтия Мулькура. – Язык заплетался. Я оперся о столешницу
