– А что действительно страшного случилось?
– В императора стреляли. – Близенда потупилась.
Как отличается феодальное мировоззрение от привычного мне: их фактически по домам заперли, убить хотят, а самое страшное – неудавшееся покушение на императора.
– Как он? – сразу оживился Лавентин.
– Не пострадал. Спасибо Равверу.
– А министр как? В стране ввели чрезвычайное положение?
– Только в столице. А с министром все в порядке.
– Преступника поймали?
– Да. Это уроженец Черундии, прибыл в страну матросом на торговом судне. Утверждает, что причина нападения – ненависть к захватчикам, уничтожившим его деревню. Но нашлись те, кто объявил виновными галлардцев. В их квартале погромы.
И здесь погромы по национальному признаку. Бывает ли без них?
– Это несправедливо. – Лавентин гонял пятерню по волосам. – Даже если убийцу подкупили галлардцы, живущие здесь уроженцы этой страны не виноваты. Многие на исторической родине никогда не были.
Близенда мягко ему улыбнулась.
– Некоторым это ужасно трудно объяснить. Ненавидеть ведь проще, чем думать о собственных невзгодах. – Она ласково смотрела на сына. – Поспи, скоро тебе понадобится много сил.
– Да! Мне надо уложить в голове то, что я узнал в другом мире.
– Интересно было?
– Невероятно! – Лавентин взмахнул руками. – Там машины – это такие повозки без ящеров. Моторы настолько маленькие, что есть индивидуальный двухколесный транспорт, маленький-маленький, мотоциклом называется, а скутеры еще меньше. А еще там есть смартфоны – это такие штуки, по которым показывают всякое интересное, причем это интересное загружается внутрь через невидимые и неосязаемые сети. И Саша, оказывается, одета очень скромно, потому что в ее мире – там одежду почти не носят. А еще там такие штуки, на которых создают образы объемных вещей и потом их снимают, и так можно увидеть работу мотора изнутри. Или работу мозга. Мама, представляешь, все наши мысли – это электрические и химические реакции. И привязанности, даже любовь. И любопытство тоже. И речь запускается маленькими разрядами тока, а мозг похож на грозовое облако, которое искрит молниями, а еще…
Он рассказывал и рассказывал, иногда сбивчиво, порой четко, выпучив глаза, размахивая руками, бегая по комнате, хватаясь за бумагу и карандаши. Близенда внимательно слушала, кивала и своевременно вставляла реплики вроде: «Да неужели! Невероятно! Просто замечательно! Хотела бы я это видеть!»
И невозможно было понять, делает она это из вежливости или ее интересует тема. Кажется, Лавентину было все равно, он лишь делился своими впечатлениями.
– А еще там…
– А еще мы…
– А еще в том мире…
Я не выдержала:
– А еще мы решили никому не рассказывать, что были там. – Я встретилась глазами с внимательным взглядом Близенды. – В моем мире много опасных вещей, лучше защитить вас от их появления.
– И еще надо подумать о контроле технологического прогресса! – вскинул палец Лавентин. – Мама, там… как они ведут войны – это просто ужасно.
Она удивленно вскинула брови:
– И это говорит молодой человек, занимающийся разработкой боевых химер.
– Да ни одна моя полностью завершенная химера не обидит ребенка или невооруженную женщину! Она и вооруженную-то может пощадить. А мой магоед совершенно безвреден для людей. И ни одно из моих созданий не может в секунду уничтожить целый город.
Теперь Близенда посмотрела на меня. С сомнением.
– Было дело, – развела руками я. – Еще до моего рождения. Во время Второй мировой войны.
Глаза Близенды расширились:
– Второй… мировой… войны?
– Вам повезло не знать, что это такое, – уверила я.
– Да, мама, нам очень повезло, потому что то, что там было, – это совершенно не по-длорски, там… никакой чести не было. И ограничений тоже не было. Слепая смерть.
– Я никому и никогда не расскажу, что вы были в том мире. – Близенда сложила руки на коленях. – А теперь иди спать, тебе предстоит много дел. И успокойся, а то от восторга в самый неподходящий момент развяжется язык.
– Да, конечно. – Лавентин растрепал волосы и двинулся к выходу, продолжая терзать пряди.
Я осталась наедине с Близендой. Она внимательно меня разглядывала.
– Вам Лавентин привез кое-что. – Я указала на сумки.
– Это хорошо, – улыбнулась Близенда. – К сожалению, он не всегда помнит просьбы, особенно если много впечатлений.
По сравнению с его достоинствами рассеянность Лавентина просто мелочь.
Наверное, стоило это сказать, чтобы польстить Близенде. Но было неловко. Этакие смотрины.
– Я здесь временно, – напомнила на всякий случай.
– Это ваше личное с Лавентином дело, я не стану вмешиваться.
– Звучит так скептически, словно вы предполагаете, будто я останусь.
По ее губам пробежала легкая улыбка, Близенда откинулась на спинку кресла и немного расслабилась.
– Как долго ты здесь?
– Пять дней.
– Между тобой и свободой еще триста пятьдесят восемь дней. Это очень много. Особенно когда на тебе брачный браслет.
Во мне взыграло упрямство:
– Считаете, мы не справимся с притяжением?
– Судя по рассказам домашних духов, ты терпеливая и в целом на Лавентина не сердишься. То есть он тебя не раздражает. Вы оба молоды и привлекательны, постоянно рядом друг с другом. Наш мир тоже умеет очаровывать, а за год к нему можно не только привыкнуть, но и полюбить. Поэтому я, конечно, буду на вашей стороне, если вы решите воздержаться от подтверждения брака, но и к тому, что ты станешь моей невесткой, тоже морально готова.
Нет, я не злая. И Близенда мне симпатична своим вселенским спокойствием. Но что аристократка примет в семью кого-то вроде меня? Верится с трудом. Не удержалась и спросила:
– Даже против не будете?
– Равный брак – это замечательно. С точки зрения генеалогии. Но мне не хочется поступать с родным сыном, точно с породистым ящером, выбирая самку на случку по родословной.
Как Лавентину повезло с прогрессивной позицией мамы. Вот только…
– А Сабля… Сабельда разве не такой породистый выбор?
– О, это партия Сарсанны. Сабельда ее родственница и протеже. Сарсанна любит сводничать, и даже неудачи вроде первого брака Раввера ее не останавливают.
– Сарсанна… – Поморщилась, припоминая, где слышала это имя. – Это та, кого император назначил нас этикету учить?
– Если бы он кого и назначил, то именно ее. Пока можешь расслабиться, Сарсанна тоже заперта дома. А вот позже… – Близенда покачала головой. – Я вам сочувствую. В ней сильна императорская кровь и страсть к командованию.
Что-то подсказывало, что от этой Сарсанны я рискую начать бледнеть подобно Лавентину.
Захотелось зевнуть, аж мышцы свело от попытки сдержаться. Справившись с позывом, я указала на сумки:
– Хотите взглянуть, что Лавентин вам принес? Могу достать.
– Тебе тоже надо отдохнуть. Сувениры подождут.
Здравая у нее позиция. Кому-то очень повезет со свекровью.
Выходя из лаборатории, я все же зевнула.
Только рухнув на кровать, уже проваливаясь в сон, осознала, что единственные позитивные чувства за время пребывания дома – радость от покупки вещей, о которых мечтала с подросткового возраста.
И уже практически совсем во сне я вынуждена была признать, что было еще кое-что приятное, очень приятное – поцелуй с Лавентином.
Засыпать я начал на подлете к подушке.
Мгновение блаженной темноты… И прикосновение к плечу.
– Лавентин, – настойчивый голос мамы, – пора собираться.
– Ну еще немного, – промямлил я, пытаясь обнять подушку.
Подушка исчезла. Голос мамы зазвучал строже:
– Лавентин, вставай!
Я открыл глаза. Необычная, конечно, спальня, но милая. Зажмурившись, потянулся. В голове закрутились мысли. Или, вернее сказать, в голове бушевали разряды тока? Или: синопсисы взбесились? Можно столько всяких обозначений придумать – уму непостижимо.
– Дела, – напомнила по-прежнему стоявшая надо мной мама.
Я открыл глаза. Она
