– Эу, снежки! Ужин приехал, мать вашу!
Песец осторожно высунулся в проход, по которому двое негров несли большой и помятый металлический термос. Третий, шедший рядом, изо всех сил колотил по нему черпаком, пронзительно выкрикивая:
– Снежки, подъем! Никто не спи ни фига!
Как и обещал Малик Мусонбе, на ужин давали омерзительную белково-протеиновую смесь. Родим безропотно взял котелок, наполненный расползающейся сизой кашицей, и молча принялся за еду: приходилось ему питаться дрянью и похуже, а протеиновая масса хотя бы насыщает и дает организму силы.
Как ни странно, Энтони ел столь же безропотно, даже жадно: видно, за время, проведенное здесь, он уже убедился, что сосиски и пиво теперь случатся не скоро. А вот новобранцы-австралийцы с соседних нар, еще не успевшие забыть вкус нормальной еды, насколько мог заметить Песец, глухо ворчали и оставили свои порции практически нетронутыми.
– Идиоты, – прокомментировал Ланкастер, облизывая ложку. – Завтра ноги таскать не смогут. Эй, оззи! – позвал он соседа со своей койки. – Ты это будешь доедать? А то давай мне, я доем… Что?! – окрысился он, поймав пристальный взгляд Сименса. – Я большой, мне много пищи нужно! Для поддержания жизнедеятельности, что называется. А эти черные му… кха… достойные охранники, в смысле… не учитывают разницу в комплекции при раздаче питания. Приходится помогать себе самому…
Ненасытный Энтони сумел собрать в сумме примерно три дополнительные порции, после чего быстро прикончил их и блаженно завалился на свое место. Но ненадолго: видимо, после сытного ужина и небольшого отдыха ему хотелось заполнить остававшиеся на данный момент пустыми уровни пирамиды Маслоу.
– А ты, между прочим, симпатичный, приятель, – сказал Энтони, кокетливо свесив голову с верхнего уровня нар. – Очень секси. Ты вот что: можешь залезть ко мне, если хочешь. Или давай я спущусь…
Родим хмыкнул.
– Про то, что я симпатичный, ты моей телке расскажи, – проговорил он, прикрывая глаза. – Она мне все уши прожужжала, что я – типичное квазимодо и со мной невозможно по улице пройти, чтобы не освистали.
– Не, ну серьезно! – возмутился студент. – Давай займемся крепкой мужской любовью. Как мужественные древнегреческие воины! Хочешь, ты меня, хочешь, я тебя… Мне, в принципе, без разницы.
– Намеков ты не понимаешь, – вздохнул Песец. – Хотя намек был совершенно прозрачный, про телку-то. Ну, хорошо, попробуем по-другому. Видишь ли, коллега, дело в том, что в сексуальном плане я как бы играю за другую команду…
– Чего? – удивился Ланкастер. – Ты что, тупое гетеросексуальное быдло, что ли?
– Не знаю, как насчет тупого, это не мне судить, но гетеросексуальное – определенно. – Пестрецов отвернулся к стене.
– Вот и зря, – недовольно заметил Энтони. – Баб-то у нас забрали и неизвестно теперь, когда отдадут. А сексуальную нужду терпеть никак нельзя, это вредно. Она в числе важнейших человеческих потребностей…
– Это вас теперь так в университете учат? – поинтересовался Родим, не открывая глаз.
– Ну. – Энтони ткнул пальцем в длинный ряд нар, на которых тут и там происходило любострастное однополое копошение. – Вон, посмотри! Нормальные люди вовсю удовлетворяют свои базовые потребности.
– Нормальные люди вообще-то пытаются заснуть, чтобы завтра не упасть от переутомления с электрической пилой в руках, – лениво возразил Песец.
– Вот ты клоун! Мормон, что ли? – Студент неодобрительно фыркнул, но голову убрал.
На следующее утро не выспавшихся из-за интенсивного удовлетворения базовых потребностей белых рабов снова выгнали на работу в лайнер.
– Ты меня держись, – велел Родиму Энтони Ланкастер, видимо, еще не потерявший надежду заманить симпатяшку Рудольфа на свой ярус нар. – Я большой, да и все правила здесь уже знаю. Никто тебя со мной не тронет. Разве что охраннички… Но это уже фактор в любом случае непредсказуемый и неотвратимый, как стихийное бедствие. Когда черный хозяин велит прыгать, то выбора у нас нет. Вопросы допускаются только в одной области: насколько высоко угодно черному господину?..
– Спасибо, бра, – серьезно отозвался Сименс, осторожно перешагивая через нагроможденные на полу груды металлического лома. – Я это очень ценю.
– А вот это лучше сразу брось, – поморщился студент. – Отвыкай. «Бра», «браза», «бро», «ман», «нигга» – так только черным братьям можно друг к другу обращаться. За «ниггу» можешь вообще сразу бан схлопотать. Так что следи за языком…
Боб Цимбо, вышедший на свое первое дежурство, стоял с плазмометом на решетчатом помосте на следующем уровне ангара прямо у них над головами. При желании он даже мог плюнуть им на головы. Впрочем, желания особого не было.
Напарником у него был сегодня матерый растаман с множеством косичек-дредов на черепе.
– Йоу, ман! Джа над нами! – поприветствовал Боба напарник, едва завидев в коридоре.
– Джа Растафара! – машинально откликнулся Цимбо.
– Холи Пиби! – обрадовался растафарианец. – Да ты из наших!
– Ну, не то чтобы прямо вот из ваших, – рассудительно проговорил Боб, – но всячески одобряю и поддерживаю.
– В любом случае хорошо. Даже если ты вообще не из наших и ни черта не поддерживаешь. Всякому черному брату душа ликует…
Тогда Боб аккуратно задал вопрос, который, во-первых, должен немедленно задать всякий уважающий себя чернокожий, встретив растафарианца, и во-вторых, сразу сердечно располагает всякого растафарианца к тому, кто задает такой вопрос:
– Эй, нигга! Курнуть-то есть, что ли?
– Ха! Спрашиваешь! – снова обрадовался растафарианец. – У настоящего расты всегда есть курнуть. Сенсимилью будешь?
– Спрашиваешь! – в свою очередь воодушевился Боб.
– Я не спрашиваю. Я тебя дразню… – Раста горько вздохнул. – Где же в этой дыре взять сенсимильи?.. Увы, только банальная мэри-джейн.
– Тоже неплохо в общем-то… – осторожно заценил Цимбо, пытаясь сообразить, нет ли и тут какого подвоха.
– Ну, кто бы спорил. Я не стану, – развеял его сомнения растаман, щедро отсыпая в ладонь новому приятелю означенной «мэри-джейн», в испаноязычной транскрипции широко известной как «мари-хуана». – Одна любовь вокруг, только Джа над нами!
– Джа даст нам всё, – благоговейно подтвердил Боб, – у нас больше нет проблем.
– Меня Дензел зовут, – совсем разомлевший от счастья растафарианец протянул лапу для рукопожатия, но все же дождался, пока щедро одаренный скрутит себе папироску. – Дензел Шоладеми.
– Боб Цимбо, – представился одаренный, сунув самокрутку в рот, прикурив и отчаянно запыхав ароматным дымом.
Они обменялись крепким рукопожатием.
– Ну, че у вас тут почем? – бодро поинтересовался Боб. – Как, мягко говоря, поживаете?
– Да че…
Почувствовав, что пауза немилосердно затягивается, Цимбо с удивлением посмотрел на собеседника. Глаза у того были пусты, как два пересохших колодца, он глубоко погрузился в себя, как это постоянно бывает с регулярными травокурами. Боб скромно подождал ответа, потом помахал ладонью перед лицом Шоладеми. Тот медленно поднял на него безразличные глаза – словно с трудом всплыл с огромной глубины.
Многие иностранцы, которых встречал Казимир, бахвалились тем, что их любимый каннабис якобы гораздо полезнее табака и алкоголя. Много встречал он таких восторженных идиотов-пыхарей во время операций в демократических мирах и насмотрелся на их специфическую заторможенность и неадекватность в абсолютно
