Ладно, боттерогатор, я уже согласился. Теперь ты должен помочь рассказать мою историю для вдохновения нового поколения марсиан. До чего странно: оно есть, новое поколение. Поэтому забрасывай меня своими вопросами, или что ты там собирался делать.
Хочу ли я подтвердить предыдущие публичные заявления?
Ну, каждый раз, когда меня спрашивают, как же я разбогател и стал таким здоровенным куском дерьма в сортире под названием «Марс», я отвечаю, что меня вдохновляла Саманта. Давай отметим это как условное подтверждение.
Рассуждения о Сэм всегда наводят меня на странные мысли. Вот две из них: во–первых, до нее я даже понятия не имел, что означает «условное» или «подтверждение». Во–вторых, на этих снимках Саманта выглядит младше, чем сейчас моя внучка.
До чего странно. Она была.
Мы лежали в постели в нашей берлоге под старым пешеходным переходом Лос–Анджелеса, когда налетела облава, нас сцапали и притащили на пункт обработки. Врать, будто у нас есть семья, не имело смысла — они там просканировали наши сетчатки и знали, что мы беспризорники. А поскольку мне было семнадцать, а Сэм — пятнадцать, то никто не мог оплатить ре–едж.
Вот нас и продержали четверть часа на скамейке, чтобы мы выбрали между двадцатью годами в армии, десятью годами в ядерке или отправкой на Марс в то его противостояние с возвращением после третьего, через шесть с половиной лет.
Нам не объясняли, да этого и не знал никто: даже без генетического дефекта люди за такое время зарабатывали слишком серьезную сердечную атрофию и уже не могли благополучно вернуться на Землю. Те, кто летел на Марс, не имели семьи или друзей для переписки, а программа переселения была слишком новой, и не казалось странным, что никто не знаком с возвратившимися марсианами.
— Дерьмово, — сказал я.
— Ну, по крайней мере, это будущее. — Сэм беспокоилась о будущем гораздо больше меня. — Если завербуемся в армию, никаких гарантий, что окажемся вместе, если только не поженимся, а они не позволят пожениться, пока не пробудем там треть срока. Мы бы писали друг другу письма…
— Сэм, я не смогу ни писать тебе, ни прочесть твои письма. Ты же знаешь.
— Они заставят тебя научиться.
Я постарался не вздрогнуть, она бы рассердилась, заметив, что я на самом деле не хочу учиться.
— К тому же та штука, о которой ты всегда твердишь. — «с глаз долой», она и произойдет. Я могу завести другую девушку, ненадолго. Просто мог бы завести. Знаю, у нас с тобой настоящая любовь и все такое, но я мог бы.
— Дух бодр, но плоть еще бодрее[6]. — Она постоянно отпускала шуточки, которые только одна и понимала. — Тогда ладно, армия не для нас.
— И к черту ядерку, — добавил я.
В те дни, сразу после того как повсюду попадали ядерные малютки, Департаменту деактивации требовался народ для работы лопатами, мотыгами и детекторами. Я процитировал строчку из нашей любимой песни: «Стерильные или мертвые, а может, с детьми с тремя головами».
— А на Марсе мы сможем пожениться, — заметила Сэм, — и тогда им нас не разлучить. Настоящая любовь навеки, малыш.
Все идеи принадлежали Сэм.
Так что, боттерогатор, поставь галочку на приоритете семья/любовь. Подозреваю, эта новая отметка появилась, как только я сказал: «Все идеи принадлежали Сэм», а значит, ты хочешь побольше об этом? Да, теперь отметка светится и подпрыгивает. Ладно, поговорим об этом — о ее идеях.
На самом деле все мои мысли крутились вокруг еды, кайфа и надирания задниц. Хе. Красный сигнал. Думаю, это не то, чего ты хочешь для нового поколения марсиан.
Сэм была другой. Все, кого я знал, думали о следующей вечеринке, или о следующей неделе, или о следующем парне либо девке, а Сэм думала обо всем. Знаю, глупый пример, но как–то, еще в Лос–Анджелесе, она вернулась в наш сквот и обнаружила, что я от нечего делать копаюсь в термоядерном блоке.
— Он отвечает за всю нашу музыку, свет, тепло, сеть и вообще за все, и если ты его сломаешь, то починить не сможешь, а раз он не сломан, Кэп, то какого черта ты творишь?
Понимаешь, у меня даже не возникало хоть сколько–то хороших идей.
И вот год спустя там. на скамейке, наша женитьба стала еще одной ее задумкой — и я согласился, это всегда срабатывало. Меньше чем через четверть часа после разговора мы зарегистрировались.
Подготовка к Марсу длилась десять дней. В первый нам сделали уколы, вывели татуировки и побрили головы. Нас всех засунули в уродливые глухие комбинезоны и не оставили никакой настоящей одежды, которая имела хоть какое–нибудь значение. Как нам сказали, для того чтобы мы не знали, кто кем был на Земле. А я думаю, скорее для того, чтобы мы стали похожими каторжниками.
Во второй и все прочие дни в нас пытались влить хоть немножко знаний. Это было почти интересно. Сэм принадлежала к тем, кто умел читать, и, казалось, она знала больше, чем я узнал за всю свою жизнь. Может, чтение оказалось не такой уж и ерундой, а может, это причудливые и слишком яркие воспоминания о Сэм.
Как только нас отскоблили и подготовили, меня и Сэм сунули в двухместный куб на транспортнике до Марса. Через несколько минут после того, как ускоритель запустил корабль и тот рванул на бешеной скорости, один потасканный тип — засранец какой–то — попытался сунуться в наш куб и заявить, что собирается прибрать себе все пространство. Я так ему врезал — он вылетел. Думаю, до сих пор не поймал равновесия.
Вскочили двое его приятелей. С ними я тоже разобрался — резким был, они меня бесили, а я не понимал перевеса сил. Потом ко мне присоединились парни из соседних кубов, и вместе мы надрали противнику зад.
Посреди победных воплей Сэм потребовала тишины. Она объявила:
— Каждый остается на своем месте. Каждый получает только свой паек. У инфоэкранов каждый оказывается в свою и только в свою очередь. И никто не платит ни за охрану, ни за что.
Один из засранцев, безобидный теперь, поскольку за моей спиной стоял десяток хороших парней, насмешливо вякнул:
— Эй, сучка мелкая. Ты что, в транспортный совет баллотируешься?
— Конечно, почему нет?
Тут она тоже выиграла.
Весь перелет Транспортный совет оставался за главного. Люди спокойно ели и спали, никакие чокнутые придурки не ломали серверную, из–за чего обычно и пропадало большинство транспортников. На подготовке говорили, что там нет горючего для возвращения на Землю, но многие переселенцы то ли не слушали, то ли не понимали, то ли не верили.
