А добровольцы из команды Эдит, несколько десятков простодушных мужчин, женщин и детей, похожих на зрителей, собравшихся на сельский праздник, имели дерзость считать, что смогут общаться с теми богоподобными существами в небе.
Раздался жуткий металлический скрежет. Обернувшись, мы увидели, что «Артур» стал поворачиваться на бетонном основании. Добровольцы оживились, и началось общее движение к этому памятнику технической мысли.
Эдит шагала со мной, держа в руках с надетыми на них перчатками без пальцев пластиковый стаканчик чая.
— Я рада, что ты смог приехать. Надо было и детей привезти. Многие местные из Хелстона тут; считают, что происходящее станет эффектной частью праздника Фурри Дэнс. Ты видел приготовления в городе? Собираются отмечать победу святого Михаила над Сатаной — интересно, насколько уместной окажется эта символика. Во всяком случае, день обещает быть веселым. Позже начнутся шотландские танцы.
— Мэрил решила, что безопаснее отвезти детей на пляж. На случай, если тут что–то пойдет не так — ну, сама понимаешь. — Почти правда. Дело заключалось еще и в том, что Мэрил не испытывала удовольствия находиться в одной компании с моей бывшей.
— Может, это и разумно. Наши британские «Крикуны» — ребята безобидные, но в менее спокойных регионах с ними проблемы. — Не очень организованное международное объединение разнообразных групп называлось «Крикуны» по какой–то нелепости, потому что как раз ратовало за молчание; они считали, что «вопить в лесу», посылая пришельцам или венерианцам сигналы, означало безответственно подвергать себя риску. Но, разумеется, они ничего не могли поделать с теми низкоуровневыми передачами, что направлялись на пришельцев уже почти год, с тех пор как стало известно об их появлении. Эдит махнула рукой в сторону «Артура»:
— Будь я из «Крикунов», сегодня стояла бы здесь. Пожалуй, это будет самое мощное сообщение с Британских островов.
Я просмотрел и прослушал послание Эдит вчерне. В нем, вместе с рядом первых положительных простых чисел в стиле Карла Сагана[28], были оцифрованные музыкальные записи от Баха до песен зулусов, живопись от наскальных рисунков до Уорхола и «образы человечества», от смеющихся детей до космонавтов на Луне. Даже изображение улыбающихся нагих мужчины и женщины с пластинки, укрепленной на борту старой станции «Пионер» в семидесятые. По крайней мере, цинично решил я, эта сентиментальная лабуда обеспечит хоть какую–то альтернативу картинам войны, убийств, голода, чумы и других бедствий, которые пришельцы, вне всякого сомнения, уже собрали, если хотели.
Я сказал:
— Мне кажется, им это просто не интересно. Ни пришельцам, ни венерианцам. Прости за ложку дегтя.
— Я так понимаю, криптолингвисты не продвинулись с расшифровкой сигналов?
— Мы полагаем, это все же не сигналы, а утечки из внутреннего канала связи. В обоих случаях — и с ядром, и с Пятном. — Я потер глаза — устал, проведя весь предыдущий день за рулем. — В случае с ядром, похоже, какие–то органические химические процессы способствуют созданию мощных магнитных полей, и пришельцы, видимо, роятся в них. Боюсь, мы не особо представляем, что там происходит внутри. На данный момент мы больше продвинулись с изучением биосферы Венеры…
Если появление пришельцев всех изумило, то обнаружение разумной жизни на Венере, абсолютно неожиданное, просто повергло в замешательство. Ведь никто не ожидал, что облака на Венере расступятся в точности под орбитой ядра пришельцев — словно многокилометровую атмосферу прорезал гигантский шторм, — и никто не ожидал, что Пятно откроется и по краям его будет вихриться туман, волнующе переливающийся таинственными огнями, похожими на организованные разряды молний.
— Если обратиться к результатам старых космических проб, то. очевидно, уже тогда можно было предполагать, что на Венере что–то есть — жизнь, пусть и не разумная. В них во всех много неясного и слишком большое количество сложных веществ. Мы полагаем, венерианцы живут очень далеко от горячей поверхности планеты, в облаках, где температура достаточно низка для существования воды в жидком виде. Они потребляют угарный газ и выделяют сернистые соединения, используя солнечный ультрафиолет.
— И они разумные.
— О да. — Астрономы, записывая сигналы, исходящие из ядра пришельцев, стали улавливать сложные структуры также и в венерианском Пятне. — Ведь можно сказать, насколько мудрено организовано сообщение, даже если ничего не знаешь о его содержании. Определяется степень упорядоченности, которая служит мерой корреляции, и полученные фрагменты накладываются на различные размерности, выделенные в передаче…
— Ты сам хоть что–то понял из того, что сейчас сказал?
Я улыбнулся:
— Ни слова. Но вот что я знаю точно. Исходя из структуры данных, венерианцы умнее нас настолько, насколько мы умнее шимпанзе. А пришельцы еще умнее.
Эдит подняла голову к небу и посмотрела на яркую Венеру:
— Но ты говоришь, ученые до сих пор считают, что все эти сигналы просто… Как ты это назвал?
— Утечки. Пришельцы и венерианцы не обращаются к нам, Эдит. Они даже друг к другу не обращаются. То, что мы наблюдаем, в обоих случаях нечто вроде внутреннего диалога. Двое разговаривают сами с собой, а не друг с другом. Один теоретик сообщил премьер–министру, что, возможно, оба этих сообщества больше похожи на пчелиный рой, чем на человеческие общности.
— Рой? — Она встревожилась. — Но рой совсем другой. У него может быть цель, но нет сознания, как у нас. Он не конечен, в отличие от нас, его границы размыты. Рой практически бессмертен; индивидуумы умирают, но рой продолжает жить.
— Тогда интересно, на что похожа их теология.
Как странно. Эти инопланетяне не подходят ни под одну из ожидаемых нами категорий или хотя бы в чем–то общую с нами. Не смертные, не идущие
на контакт — и мы им безразличны. Чего же они хотят? Чего они могут хотеть? — Она никогда не разговаривала таким тоном. Голос ее звучал недоуменно, хотя обычно, столкнувшись с открытым вопросом, она радовалась.
Я попробовал ободрить ее:
— Вполне возможно, твое сообщение вызовет какие–то ответы.
Эдит взглянула на наручные часы и снова перевела взгляд на Венеру:
— Так, осталось только пять минут до… — Внезапно ее глаза расширились, и она замолчала.
Я повернулся туда, куда она смотрела, — на восток.
Венера пылала. Огонь колебался, как на затухающей свече.
Люди реагировали по–разному: кто–то кричал, показывал пальцем, кто–то, как я, просто уставился в небо, замерев на месте. Я не мог пошевелиться. Я
