Морхольд сплюнул, понимая, что даже он сам устал трепаться.
– Обычно от моего товара люди заводят новую привычку. Помирать. Частенько, больно и некрасиво, раскидываясь мозгами, кишками и всем прочим по сторонам. Звучит пафосно, но уж как есть. Правду, юноша, говорить легко и приятно. Жестоко, мать ее, и справедливо.
– Ничего против не имею, – лодочник хмыкнул. – Особенно если такие, как братья.
– Не любишь?
Ерш хмыкнул и усмехнулся. Так жестко, что все встало на свои места окончательно.
– Они всех моих на корм рыбе пустили. Своей паскуде, представляешь? На моих собственных глазах.
О как, значит. Морхольд понимающе кивнул.
– А ты с монахами теми, выходит, работаешь? Не противно?
– Полезно, – парень нехорошо оскалился, – пусть их, месть – штука холодная.
– Да ты прямо гурман, как посмотрю. Кому они там кланяются?
– Говорю же – рыбе. Вернее, ей они жертвы приносят, регулярно. А вот кто у них за главного идет, не знаю. Тайн у ублюдков до жопы.
– Хорошо, – Морхольд покосился на качающуюся у пирса лодку, – посудина-то твоя вообще как?
– Разбираешься в судах, дядя?
– Нет, племянничек, разбираюсь в антиквариате. Она у тебя деревянная, что ли?
Ерш кивнул.
Имевшаяся в наличии хрень, явно по недомыслию названная лодкой, больше всего напоминала ботик Петра Великого из военно-морского музея в Питере. Видел его как-то в давно растаявшей молодости, на экскурсии. Напоминала в том смысле, что на этой фиговине явно переправляли через Волгу еще пламенных революционеров во времена царя Гороха.
– Да уж! – прокомментировал Морхольд. – Ты уважаешь и любишь антиквариат?
– Слышь, дядя, ты на мою подружку бочку не кати. Главное – не форма, а содержание. «Ласточка» моя так бегает – мало какие из алюминия с пластиком угонятся. Смекаешь?
– Движок, как посмотрю, у тебя из электрочайника, вентилятора и приемника на транзисторах?
Ерш улыбался все шире.
– Советский движок, главное – душевно шнур намотать и знаючи дернуть. Так идет – залюбуешься. Я от островных уходил? Уходил. Контрабанду гонял? Гонял. И везде имел почет и уважение.
– Ну-ну. Значит, по рукам, – Морхольд усмехнулся. Пацан ему нравился, как и его ласточка, давно должная гнить на дне. Осталось решить главный вопрос. – Значит, племянничек, ты этих утырков не особо любишь?
– Ненавижу.
– Хорошо. Раз так, то дело это для тебя – как бальзам на душу?
– Чо такое бальзам?
– Твою мать! – Морхольд вздохнул. – Как кусок сала с самогоном с мороза, да?
– Типа того… – лодочник задумался и почесал редкую бородку. – Стоп. Ты меня сейчас разводишь за просто так с тобой туда гнать, что ли?
– Вы тут, как посмотрю, до хрена рыбы жрете. И грибов поганых, вот они вам мозги и разжижают, – поделился выводами Морхольд, – я туда не с пулеметом же пойду. Ты знаешь, почему на тебя сам вышел? Ты, говорят, парень честный, без обмана, и слово держишь. Очень мне, понимаешь ли, неохота потом искать тебя с моим барахлом и ломать пальцы, не говоря об остальном.
– Я не крыса! – Ерш нехорошо прищурился. – Смекаешь?
– Да смекаю, не пыхти. Ладно, когда двинемся?
– Как туман опустится.
Ну, вот он и опустился. Да так, что сидели в по-осеннему сухих камышах и ждали, пока развеется.
– Не ссы, – повторил Ерш, – хорошо идем.
Шли они почти беззвучно, это-то и немного пугало. Что там этот водяной рукоблуд сотворил с движком, Морхольду было непонятно. Но никакого кашлянья с рычаньем, не считая запуска, пока не слышал. Так… поперхивание.
– Водомет у меня там, сам собирал, – поделился парень, – потому тихо и идем.
Шли на самом деле тихо. В смысле звука и скорости, что и заставляло нервничать. Реку Морхольд любил не особо – за не самую дружелюбную часть ее населения. От чертовых огромных сомов с раками до щук. При мысли о щуках ему становилось совершенно не по себе.
Лекарство от ненавязчивого, пусть и постоянного, страха он держал в руках. От картечи, как подсказывал опыт, никакое существо здоровее не становится. Хотелось верить, что длинные хищные бревна, два-три метра сильного тела под осклизлой чешуей, с поистине крокодильими мясорубками пастей, не пожелают сегодня покормиться рядом с ними.
Река дышала, окружая своей жизнью со всех сторон. Река, еще в сизо-блеклых клочьях расползающегося осеннего тумана, подкидывала лодку на неверной гладкости спины. Вода разлеталась перед острым, окованным сталью, носом Ершиного корыта, попердывающего с кормы выбрасываемой водой и крадущегося к тому берегу.
Река пахла чем-то странным, чужим и незнакомым. Широкой бесконечной водой, бегущей по делам предательски незаметно. Сырыми камышами, вымахавшими кое-где у берега и у островков выше самого Морхольда. Тяжелой густотой заилившихся плесов, ветром, тихим и влажным. Невысыхающим песком косы, горбом выпирающей посреди черного мутного зеркала. Гниющими мелкими водорослями и травой-рогозом на подтапливаемых берегах.
Звуки тут разбегались в стороны странно громко и обманчиво неуловимо. Раскатившееся несколько раз утробное клокотание шло, казалось, чуть ли не из-под лодки. Но прислушайся, так поймешь: кралось оно, перекатываясь погремушкой из сухого гороха, с почти невидимых лесистых берегов позади. Плеск постоянно двигавшейся воды не настораживал, убаюкивал, пряча в себе опасность. Такую явственную, таящуюся под холодной непроницаемой толщей, прячущуюся за плотными остатками тумана, льнувшего к воде.
Жах!
– Твою… – Морхольд развернулся к звуку, щурясь от неверного лунного света. Успел разглядеть бурун, взвихрившийся после сильного движения.
– Хвостом вдарила, – Ерш опасливо покосился вокруг, как-то странно наклонив голову, – охотится, щас само то… смекаешь?
Лодка не пошла более ходко, нет. Ерш остановил корытце, вслушиваясь и всматриваясь еще внимательнее. Плеск сразу стал сильнее, о борт ударило набежавшей водой, еще раз, рассыпалось обжигающе-холодными брызгами.
– Не стреляй, – шепнул парень. – Слышно.
И кивнул на берег вдалеке, едва подсвеченный луной, выползшей полностью.
Потом нагнулся, выпрямился, взяв со дна две длинных жердины. Одну кинул Морхольду. Уже поймав, тот понял – самая настоящая острога, рыбацкая охотничья снасть. С такой здесь, на реке, охотились давным-давно – били добычу покрупнее кованым острым пером с крюком-загибом в сторону, типа багра. На хрена оно сейчас? А, понятно, останавливать больших рыбин.
Морхольд проследил за качнувшейся острогой Ерша, указавшей куда-то вправо. Вгляделся.
Вода разбегалась треугольником, следуя за чем-то, прячущимся под водой. Разбегалась быстро, как будто в атаку на них шла подводная лодка. Быстрая и живая, мать ее, подводная лодка.
Парень пальцами показал – бить будет первым, Морхольд – вторым. Бурун разгонялся все больше, то ли идя на таран, то ли собираясь выпрыгивать из воды. Лодочник, отведя руку с острогой назад, ждал.
Метнул оружие он неуловимо быстро, умело, беззвучно. Темный металл не бликанул лунным светом, глухо ударил, войдя в воду стремительно и неотвратимо. Бурун сбился, начал пропадать… Морхольд добавил, выпустив древко, уже почти падая в воду, вцепившись в накренившийся борт. Ударил, сумев разглядеть темное и блесткое, покрытое наростами, ракушками и нитями водорослей. Вытянутое рыло, сужающееся к концу, уходило вглубь, ко дну. Морхольд не дал.
Острога не подвела, вошла всем металлом, до крюка, сразу за покатой,
