— Неаполитанцы действительно читают только душеспасительные произведения, — вставил Гийом. — Еще в колледже я знавал одного неаполитанца…
— Не вижу ничего смешного в этой теории, Бартелеми, — отрезал Андре. — Опасаются же на звездолетах физиков. Чем не святотатство?
— Полагаю, вы намекаете на меня! — воскликнул Бартелеми, хватаясь за переборку, чтобы остановить вращение. Недовольный приятелями, он начинал обращаться к ним на «вы».
— Подведем итог, — сказал Андре, — и вернемся к нашим чудесам.
— Надо составить уравнение, — сострил Бартелеми.
Больше всего ему хотелось бы хлопнуть дверью, чтобы все раз и навсегда поняли, что он думает о подобных глупостях, но по ту сторону переборок кроме грузовых отсеков ничего не было, только космос и несколько далеких звезд, безглазые метеориты, да изредка — летящий по своим делам атом водорода.
Оставалось только негодующе отвернуться.
— Нам понадобятся, по крайней мере, одна свеча, несколько образков и текст молитвы. Может, сочиним ее сами?
— Свеча делается из воска, — буркнул Гийом. — Не думаю, что на борту звездолета найдется хоть капля воска. На худой конец сгодится электрическая лампочка.
— Возможно, — кивнул Андре, — но боюсь, этого недостаточно. Насколько мне известно, Бог не любит простых решений.
— Твой Бог — ретроград, — усмехнулся Гийом.
— А вдруг электрический ток помешает нашим молитвам добраться до него…
* * *Они отыскали воск в запасном аккумуляторе, осторожно сняли его и расплавили восковую перемычку, изолировавшую выводы.
Пока они трудились, Бартелеми молчал, закрыв глаза. В аптечке они нашли кетгут, растопили воск на электроплитке и слили его в пробирку так, чтобы кетгут оказался в центре расплавленной массы. Когда смесь затвердела, они разбили пробирку и получили тонкий коричневатый цилиндрик.
— Теперь надо раздобыть образок, — напомнил Гийом.
— У нас есть микрофильм Библии. Может, этого хватит?
Они прогнали книгу по экрану. Вдруг Андре нажал кнопку. И прочел:
Упования на кощунство подобны семени, унесенному ветром, пене, сорванной бурей.
— Не слишком вдохновляет, — заметил Гийом.
Они выключили свет во всем звездолете, Андре после нескольких попыток зажег свечу. Та загорелась с треском и фырканьем, но вскоре пламя стало гаснуть. Андре удалось поддержать его, обмахивая листом бумаги. Затем они поместили позади висящей в воздухе свечи фотографию с текстом из Библии, приняли коленопреклоненную позу и в два голоса начали молиться. И хоть нелегко им было вспомнить слова, которых они не произносили долгие годы, молились оба вслух и с чувством. Перед их глазами стояла Земля, плывущая в пустоте, зеленый укутанный облаками шар; они спрашивали себя, где пределы Божьей власти, не дерзают ли они преступить их и не впадают ли в грех, переходя границы, положенные смертному Господом.
Бартелеми перестал вращаться: ему вдруг стала отвратительна его фантастическая, пляшущая на стене тень. Он начал молиться — сначала мысленно, потом едва слышным шепотом, затем его голос окреп и присоединился к голосам друзей. Бартелеми тоже молился вполне истово. У каждого из них было свое понимание Бога, впрочем, полной ясности в концепции божественного не имелось ни у кого. Но у них была одна родина, Земля, а в этом мире все люди, когда им угрожала опасность, обращали взоры к незримому властителю. Бартелеми не мог не помнить об этом. Быть может, дело и выгорит, — думал он, но было и другое. Молитва в дрейфующем звездолете с мертвыми приборами и неподвижными стрелками была делом мирным и чистым. Возможно, повторял он себе, иррациональное поведение вызовет реакцию иррационального мира: Бог даст физикам то, чего они ждут, верующим то, чего они страждут, лишь бы веровали они с надлежащим пылом.
С того момента, как заглохли двигатели, перестав сотрясать своим воем кабину звездолета, у них впервые не было страха. Правда, и особых надежд тоже. Они просто ждали. Андре продолжал обмахивать пламя свечи… Потом дунул на нее и погасил — было приятно и странно находиться здесь, висеть в воздухе, вдыхая запах горячего воска. Бартелеми включил свет, и некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом бросились к приборам. Стрелки с места не двинулись. Даже не вздрогнули. Они попытались запустить двигатели, но ничего не вышло. Они снова молча переглянулись. Затем привязались к койкам, опять погасили свет и долго лежали, устремив взгляд в черный потолок, едва подсвеченный красными контрольными огоньками.
— Спокойной ночи, — произнес Гийом.
— Может, это случится ночью, — добавил Бартелеми.
Впервые после аварии они спали без кошмаров.
Проснувшись, они выпили через соломинку горячего кофе, вымыли сферические чашки, поставили их на место и уселись в воздухе. Ни один не решался заговорить.
— Не сработало, — наконец выдавил Андре.
— Угу, — мрачно подтвердил Бартелеми.
— Мы постучались не в ту дверь, — сказал Андре.
— Быть может, лучше было превратиться в мусульман или буддистов…
— Буддисты не верят в чудеса, — наставительно заметил Бартелеми.
Снова воцарилась тишина.
— Быть может, наши молитвы взаимно уничтожились? В какой вере ты рожден, Гийом?
— Мои родители были протестантами. Кальвинистами.
— А твои, Бартелеми?
— Я — еврей.
— А я католик. Полагаю, нам следует перерезать друг другу глотки.
Они переглянулись и расхохотались.
— По правде говоря, мы были дураками, считая, что Господь вот так возьмет и поможет трем проходимцам вроде нас. Мы недостаточно сильно верим в чудеса.
— А теперь стали верить еще меньше.
— Ну что, снова за работу?
Они огляделись: множество табло, бесконечные цветные проводки, бегущие по стенам кабины, и экраны, — мутные, как глаза мертвых рыб. У них даже пальцы свело при одной мысли, что надо брать в руки отвертки и крутить несчетные винты.
— Поставьте себя на место Бога, — вдруг сказал Андре. — Я не теолог, но подозреваю, наши молитвы только привели его в раздражение. Нам хотелось всего-навсего попользоваться его безграничным могуществом.
— Это мы слыхали, — перебил его Гийом.
— Мы постучались не в ту дверь, а все от излишней гордыни. Мы думали ввести в машину молитву и пламя плохонькой свечи, чтобы получить на выходе добрую тягу, которая выведет нас на должный путь. Детский сад.
— По-моему, я это уже говорил, — пробурчал Бартелеми.
— Попытка не пытка, — продолжал Андре. — Теперь представьте, что Бог готов помочь нам, но обходным путем, так, чтобы об этом не особенно знали, как если бы тягу вместо него создал кто-то другой. Короче, нам надо постучать в другую дверь. В ту, что напротив. Почему бы не попробовать магию?
— Колдовство, — хмыкнул Гийом. — Ересь.
— Нет, если намерения наши чисты.
— Теперь иезуитство, — простонал Бартелеми.
— Бартелеми, кое-кто из ваших рабби занимался магией. Вспомните о раввине Лебе. А сколько умнейших и выдающихся священнослужителей занималось алхимией и белой магией? Что касается протестантов…
— Они жгли колдуний в Салеме, прости нас Господи.
— Один — ноль в пользу Андре, — провозгласил Бартелеми. — Почему бы и впрямь не попробовать? Я знал одного теоретика, специалиста по асимметричным полям, который верил в силу крови рыжей курицы, разбрызганной в полночь на поле с волчьими зубами.
— Он пробовал сделать это? — поинтересовался Гийом.
— Насколько я знаю, нет.
