Не обижали и себя. Одевались модно, питались вкусно. Усталость выпаривали в бане, затекшие от лежания на полках вагона тела разминали массажисты. Когда Володя захотел иметь микроавтобус, смотался в Ульяновск и обменял сорок штук холодильников на УАЗ – в народе «буханку», других в стране не производили. На нем в поиске грибов колесили по Карельскому перешейку, ездили на Финский залив ловить рыбу. Расставались с братом редко, когда случалось, общались по сотовой связи, заплатив за тяжелые, как кирпичи, телефоны кругленькую сумму. Ввели в обычай шумное празднование маминого дня рождения. Я фиксировал событие на видеокамеру, в продаже они практически не встречались. Финансово поддерживали старшего брата.
Валентин Федорович участия в бизнесе не принимал, оставаясь преданным предприятию, на которое пришел, демобилизовавшись из армии, тянул лямку до последнего дня. После смерти отца к его имени добавилось звание – старшой. Мама не скрывала радости, когда ее сыновья сходились вместе. Держа за спиной привезенные нами доллары, она спрашивала Валюшу: «В какой руке выбираешь?». И всякий раз, какую бы руку он ни указал, деньги оказывались у него.
Все закончилось в середине девяносто четвертого года, зазнавшийся доллар приструнили и ввели в «коридор», инфляция поутихла, ажиотажный спрос упал. На рынке появилась импортная техника и стала вытеснять отечественные марки. Завод в Златоусте, не уделявший внимание качеству и совершенствованию своей продукции, доживал последние дни. Удержаться на плаву, получая доход только от продажи холодильников «Смоленск» и платного ремонта, «Петрозлат» не мог. После некоторых раздумий торговый центр на шоссе Революции, куда к тому времени перебрался офис «Петрозлата», перепрофилировали под торговлю продуктами. Продовольственный магазин открыли 24 августа 1994 года.
Наполнить полки крупами, макаронными изделиями, чаем и конфетами при наличии сотен мелкооптовых фирм и фирмочек, дело нехитрое. Сложнее добыть сахарный песок, растительное масло, майонез. В поисках дефицитных продуктов УАЗ исколесил весь город. А заполучить в поставщики единственный на тот момент мясоперерабатывающий комбинат «Самсон» казалось нереально. Отдел сбыта мясного гиганта смотрел на мелких потребителей, как судья Израиля на филистимлян. Но нам повезло, один из экспедиторов жил по соседству и за десять процентов к объему поставки обязался снабжать нас мясной продукцией. В одночасье магазин обрел популярность, колбаса и мясные деликатесы в нем не переводились, за сосисками и карбонатом, окороком и бужениной приходили и приезжали со всей округи.
Магазин запускали сообща, а запустив, поняли: двоим в нем делать нечего. По обоюдному согласию я покинул «Петрозлат» и возвратился в Москву, где ждала родившаяся в тот год дочь Александра.
Дела в Москве не было, харвестеры лесорубам предлагали другие, заготовки колес в Южную Африку, если отправлялись, то без моего участия. Но я не унывал, средств на счету хватало на несколько лет безбедной жизни. Осознавая себя состоятельным и успешным, с платежной карточкой «OLBI» в кармане разгуливал по валютным магазинам, приобретая наряды жене и дочери.
Не знаю, чем бы я занялся, если бы не банковский кризис. Звонок прозвенел в «черный вторник» 11 октября 1994 года, но меня, поскольку деньги хранились в валюте, он не насторожил, наоборот – укрепил в правильности избранной тактики. Банк «Национальный кредит», где хранилась валюта, входил в первую двадцатку банков России, его положение казалось незыблемым. Но летом 1995 года он стал испытывать финансовые трудности, перестал выдавать наличность, валютные магазины прекратили принимать к оплате карту «OLBI». Настал момент, когда с молодой женой и годовалой дочерью я оказался без копейки и без работы. Я приучил их, что жизнь – праздник, фейерверк и танцы, теперь собственноручно притушил свет, оборвал увядшие цветы и выключил музыку. Единственное, на что мог рассчитывать – семьсот долларов, оставленных в свое время Оксане. Она ими не воспользовалась и, видя мое бедственное положение, выложила на стол семь бумажек с портретом Бенджамина Франклина. В ту пору на эти деньги можно было просуществовать полгода, экономя – чуть больше. Никогда не испытывал такого отчаянья, стоя в очереди за продуктами и сознавая, что каждый потраченный цент приближает меня к пропасти, куда вместе со мной могут свалиться жена и ни в чем не повинная дочь. Я «сломал мозг», размышляя: как использовать эти деньги, куда вложить.
С дефицитом, а вернее, с отсутствием качественной одежды для новорожденных я столкнулся, когда родилась Александра. Челноки, взявшие на себя заботу одеть и обуть страну, везли, волокли и тащили с рынков Турции и Китая баулы и сумки с кожаными куртками, пуховиками, спортивными костюмами, слаксами и джинсами. О крошечных гражданах новой России не думали, им, как встарь подкладывали марлевые подгузники, надевали несоразмерные распашонки, повязывали убогие чепчики и кутали в пеленки блеклых расцветок. Мне – небедному тогда человеку – не во что было нарядить мою девочку. Коммерческий отдел центрального универмага «Детский мир» на площади Дзержинского предлагал состоятельным папам лишь соски разнообразных форм и цветов, вкусно пахнущие игрушки для режущихся зубов, кое-что из детского питания и новомодные впитывающие подгузники по баснословной цене. Некоторое разнообразие наблюдалось в подземном переходе под площадью, где функционировал стихийный рынок. Продавцы детских товаров стояли вдоль стен с костюмчиками, ползунками и шубками. Среди прочего приобрел здесь нарядный чепчик с кружевными оборками, подобного не видел даже в кино.
– Сшит по старинному образцу, – поведала старушка, попросив за изделие пять тысяч рублей – стоимость пятнадцати литров бензина. Я не поскупился, Сашенька выглядела в нем, как куколка.
Именно его вспомнил, «сидя у разбитого корыта». «А чем черт не шутит, – подумал я, – когда есть нечего?» И отправился в магазин «Ткани», приобрел несколько метров белой материи и кружевной тесьмы, подобной той, что украшала чепчик дочери.
Шить я не умел. Во втором или третьем классе на уроках труда мы осваивали различного рода стежки, нас учили штопать, пришивать пуговицы, обметывать края носовых платков и даже вышивать крестиком. Навыки пригодились в армии, где два года косыми стежками подшивал к гимнастерке подворотничок. Для изготовления чепчика требовался профессионал. По рекламе в газете нашел швею и с купленной тканью отправился к ней.
Галина Ивановна Крутова – грузная словоохотливая женщина, поняла меня с полуслова, и уже на следующий день я сдал изготовленные ею образцы в торговый ларек родильного дома при Бауманской больнице. Когда вернулся домой, мама огорошила: «Тебе звонили из родильного дома, просили передать: все продано, вези еще». Сердце задрожало: двенадцать чепчиков за час! Победа!
Вскоре в магазинах «Ткани» в округе не осталось и метра пригодного материала, а покупатели «Галантерей» возмущались: «Куда делись белые нитки?». Семьсот вверенных мне долларов закрутились, как волчок, прирастая с каждым оборотом на
