Многие из «крутящихся», с кем я со временем сошелся, оказались не только перекупщиками и спекулянтами, но ценителями, реставраторами, коллекционерами. Обустраивая свой быт, они украшали жилища картинами и гравюрами. Под стать им подбирали мебель, свободное пространство заполняли скульптурами и вазами, читали книги в кожаных переплетах с золотым обрезом. Трехсотлетний имперский город позволял приобрести и одно, и другое, и третье. Именно они, хотели этого или не хотели, стали моими «доцентами» и «профессорами», ввели в мир старых вещей, научили азам профессии. Под их влиянием изменил курс магазина, выбранный Жанной Викторовной и Гелей, от предметов повседневного спроса к коллекционным изделиям: живописи, иконам, фарфору, серебру и бронзе.
От «крутящихся» узнал, что обратная сторона картины может рассказать о ней больше, чем лицевая. Они показали различия между профессиональным подрамником и любительским, русским и европейским. По его цвету и цвету холста учили определять время создания полотна, с ними в свете ультрафиолетовой лампы изучал кракелюр, отыскивал следы реставрации и подновлений, тыкал иглой в пастозные мазки, определяя «новокрас».
Приоритеты в живописи распределялись в следующем порядке: «холст, масло», при этом подразумевается, что холст натянут на подрамник. Проказа, усиливая главенствующую роль масляных красок, всегда произносил эти слова в обратном порядке: «масло, холст». Далее по убывающей: «холст на картоне, масло», «картон, масло», «фанера, масло», «оргалит, масло» и совсем плохо «бумага, масло». Живопись темперой и пастелью ценилась ниже. Далее шли рисунки акварелью, тушью, пером, углем, печатная графика. Желательно, чтобы картина была подписана, что называется, «в тесте», на худой конец – на оборотной стороне. Работы «НХ» – неизвестного художника – вызывали вопросы, ценились ниже.
Живопись девятнадцатого века представляла интерес в любой технике и в любом состоянии: с отслоившимся красочным слоем, прорывами и утратами, мало профессиональная и даже любительская. Покупатели на «девятнашку» находились всегда. Отдельно существовал устойчивый спрос на материалы того времени: холсты, картон, подрамники и рамы. Приобретатели – мастера «фуфлить».
Интерес к картинам двадцатого столетия ограничивался пятидесятыми годами. «До смерти товарища Сталина», – наставляли «крутящиеся». Здесь главенствовали «мирискусники», «бубнововалетцы» и «авангардисты» всех мастей. Понятно, имена первого ряда не попадались, но эпигоны и адепты встречались. «Соцреализм» привлекал «махровостью»: вожди, счастливые дети, пионеры, целеустремленные комсомольцы, герои Днепрогэса и Магнитки. К живописи шестидесятых–семидесятых присматривались, но не покупали. Мое увлечение нонконформизмом восьмидесятых, приобретение картин Владимира Яшке, Владислава Афоничева и Владлена Гаврильчика рассматривали как блажь. В глаза не говорили, но по скепсису на лицах читал: «Мы не доживем до того дня, когда это станет цениться. А раз так, зачем вкладываться?».
Специальной литературы, которая могла бы оказать помощь в определении авторства, стоимости картин у меня не было. Один из первых выпусков справочника «Единый художественный рейтинг» со списком художников, расставленных по ранжиру, мне скачали из Интернета, пользовался им, пока не приобрел типографский экземпляр. Большой удачей стало приобретение книги Соловьева В. Д. «Русские художники 18–20 веков», с образцами и вариантами подписей художников, статистическими данными о продаже их работ на западных аукционах. «Юбилейным сборником выпускников Санкт-Петербургского института живописи имени И. Е. Репина. 1915-2005 год» обзавелся позднее.
В одном ряду с живописью стояли иконы. Спрос на них, как и на церковную утварь: киоты, лампады, бронзовые кресты, складни и плакетки – стабильный. Об иконах новгородской, ярославской или других школ говорить не приходится – эти вещи закончились до моего появления в бизнесе. Через нас сбывали бытовые иконы девятнадцатого, начала двадцатого века, редко промелькнет список Тихвинской Божьей Матери, Георгия Победоносца или какой другой восемнадцатого столетия, и то, как правило, деревенского или монастырского письма.
Много предлагалось икон, репродуцированных на бумаге. Их воспроизведением занималась фабрика Фесенко и Тиля в Одессе. Иконы на жести печатались на фабрике Жако и Бонакера в Москве. И те и другие ценились невысоко, раскупались вяло. «Святости мало», – сетовали покупатели, предпочитая репродукциям живопись.
Предложения приобрести или поставить на комиссию иконы в тяжелых серебряных ризах, расцвеченных эмалями или с элементами эмалевого декора, можно пересчитать по пальцам.
Расходные материалы к церковной утвари: венцы, полоски басмы, украшенные орнаментом, изображения евангелистов, содранные с переплетов дорогих изданий Библии, пустые иконные доски и доски с утраченным от усердного поклонения изображением, как в случае с живописью, находили своего покупателя. Особенно ценились оклады.
Ко мне ходила сдатчица – госпожа Гирель, высокая носатая старуха с вздорным характером. Она меня уважала, но как покупателя не воспринимала. Приносит она однажды два серебряных оклада: Господь Вседержитель и Казанская Божья Матерь, оба без венцов. Оклады заказные, изрезанные штихелем – пустого места нет.
– Где венцы? – спрашиваю.
– Муж-покойник рыбалкой увлекался, на блесну извел. Понимаю, вещи испорчены, дайте хоть сто рублей, на хлеб нет.
Мне бы дать, и делу конец. А я нет, время тяну, про себя рассуждаю: «Она не знает, что они из серебра. Сейчас я тебя, госпожа Гирель, удивлю. Иначе ко мне будешь относиться». Кладу оклады на весы, помножаю вес на тогдашнюю стоимость грамма серебра и, глядя ей в глаза, заявляю:
– Сто рублей не дам, а полторы тысячи, если хотите, могу выплатить.
Госпожа Гирель обомлела.
– О-о-о! Они такие ценные? Почему? Расскажите.
Я, как «умная Маша», начинаю объяснять, показывать клейма.
– Раз они такие дорогие я продавать их не стану, во всяком случае, сейчас. – Она раскрыла сумку, и оклады исчезли.
Я, как птицелов из «Сказки о глупости» Самуила Маршака, понимаю, что птичка сейчас упорхнет и вместе с ней алмаз, стараюсь исправить ситуацию.
– Госпожа Гирель, это я открыл вам глаза на ценность предметов, когда надумаете продавать, вспомните об этом. Я приобрету их по тем ценам, которые будут на тот момент. Хорошо?
– Ну, что вы, Геннадий Федорович, всенепременнейше!
Я был новичок и вознамерился восстановить венчальную пару, заказав под оклады иконы, и, если хорошо получится, оставить себе. Все последующие встречи с госпожой Гирель, а она ходила еще года два, заканчивались вопросом: «Время окладов не пришло?». – «Ну что вы! – тоном, в котором слышалась: «Опять вы ко мне пристаете», отвечала: –
