Узнав меня ближе и доверившись, Ася призналась, что общается с богом Яхве, он является ей по ночам и открывает тайны бытия. Из полуночных бесед она вынесла следующую картину мира:
– Бог един, вечнО юный, красивый юнОша. В нем сОединены два нОчала, мужское и женское. В мире богу Яхве противОстОит СОтана. Сейчас Земля под егО властью. СОтана откармливает людей себе на съедение. В двухтысячном году должен был наступить кОнец света, но мОлитвой я его отсрОчила. Теперь мир – мираж. Идет незримая вОйна. Если пОбедит Яхве, на земле наступит рай. Если СОтана, то разОбьет планету на куски. ТОгда смерть, ракОвые клетки, кОсмос.
Свою роль в этой фантасмагории Ася определяла следующим образом:
– Я женщина ВеслО, мне пОручено отмаливать грехи мира. ОсталОсь отмОлить чуть-чуть, Один миг, и мы прОрвемся. ВременнОушедшие вернутся, мы будем, как дети: радОстые и счастливые, ни бОлезней, ни горя.
Служителей церкви, к какой бы конфессии ни относились, Ася презрительно именует: «пОсредники». Убеждена: они умышленно «дурачат людей, набивая за их счет себе пузО». Истиной владеет «Она Одна», ради Яхве она отказалась от сына, родных, выбрала путь страданий и лишений, предначертанный богом.
– А если не прорвемся?– задаю провокационный вопрос.
– ТакОгО не может быть! – кричит она. – А если случится, – добавляет, чуть успокоившись, – вы распОдетесь на ракОвые клетки, а я за богом Яхве уйду на другую планету, след в след. Но прОигрывать не хОчется. ПОтерпи, не сегОдня-завтра прОрвусь. Нужен Один миг. ПОверь ИсакОвне.
Ее стойкое убеждение, что за ее молитвы мы обязаны ее содержать, выдавало в ней одну из дочерей колена Левия, изгнанного некогда из царства Израиля и рассеянного по миру. Людей, следующих этому принципу, она называла «защита», остальные «шОкалы». К последним относила милицию и КГБ, уверенная, что они преследуют ее.
Из ее «защиты» понаслышке знаю Мишку-Ленина, Карлыча – завсегдатаев «Щуки», Толика-бармена; они изредка подбрасывали ей мелочишку на жизнь. Меня «защитой» не называет, хотя «выручал» ее ежедневно на протяжении длительного времени и не остановился бы, не окажись свидетелем ее транжирства. Это меня взорвало. Уверовав, что формула душевной щедрости: чем больше раздашь – тем больше вернется, подходит к сфере финансов, Ася разменивала полученный в кассе сотенный билет и часть денег, выйдя на улицу, раздавала прохожим. Но формула не работала, приобрести финансовое благополучие на дармовые деньги не удавалось, да и благодетельствовала она пьяницам и люмпенам и до того приучила к подачкам, что те перекрыли ей все входы и выходы. Пожертвования обернулись данью. Чем больше платила, тем больше от нее требовали. Поджидая у мусорных бачков, они вымогали у нее рубли и десятки, пугали расправой. В истерике она прибегала ко мне.
Моё требование положить конец благотворительности за мой счет и угрозы прекратить финансирование на Асю не действовали. Освободившись от преследователей, она вынужденно оставалась выслушивать мои упреки, не скрывая нетерпения. Ее поза и выражение лица олицетворяли в тот момент известную сентенцию: не учи меня жить, лучше помоги материально. Нечто подобное она высказывала, когда мой пыл остывал. После десятка подобных бесед спонсирование прекратил, но, понимая, что без моей поддержки ей не выжить, придумал «работу», а трудовой копейкой она вольна распоряжаться, как душе угодно.
В магазине имелась выносная реклама, на немецкий манер – штендер, на американский – стритлайн. Я назначил Асю заведовать этой штуковиной, утром выставлять у двери и прикреплять к водосточной трубе цепью, вечером убирать. Радости от новых обязанностей на ее лице, понятно, не дождался, но гарантированный полтинник примерил с неизбежностью.
– ЛаднО, – упало с отвисшей губы недовольного эльфа, и она, чертыхаясь, потащила рекламную конструкцию на улицу, металлическая цепь, звеня по ступенькам, поползла следом.
Заставить детей колена Левия заниматься общественно полезным трудом – задача ещё та, после рекламного щита предложил ей готовить обеды (она похвалялась своим мастерством), так нет – отказалась.
Традицию кормить сотрудников обедами ввел со дня основания магазина, совместная трапеза сплачивала. Несколько лет обязанность повара лежала на уборщице, ей выделялись средства, она закупала продукты и готовила; организовать кухню и пункт приема пищи на ста шестидесяти квадратных метрах сложности не представляло. С переездом на новую территорию и сокращением штата обеды заказывал в домовой кухне, их доставляли в назначенный час. После ограбления традицию ненадолго прервал, но, залатав дыру, нанял живущую неподалеку Фаину Васильеву – повара. После нее к стряпне приобщилась Светлана Дунаева, несколько месяцев кормившая нас домашними изысками. Бахвальство Аси натолкнуло на мысль, что она справится с задачей: сама сыта, и мы накормлены; электроплитка и холодильник в магазине имелись. Но, рьяно согласившись, на следующее утро Ася от обязательства отказалась, перспектива ежедневно стоять у плиты, мыть тарелки и кастрюли ее испугала. Придумав отговорку об экзотичности ее кухни, чрезмерной любви к чесноку и перцу – «вы тОкОе есть не станете», она потащилась в рюмочную.
Хозяйственные поручения: мытье окна, скалывание льда с порожка и посыпание его солью, уборку снега и подметание тротуара – она выполняла неохотно, через силу, по возможности оттягивая исполнение на неопределенный срок. И даже обещанное вознаграждение в виде хрустящей бумажки не вызывало у нее позыва к труду. «Если бы так дали, – читалось на недовольном лице, – а то работать». Выполняя повинность, она постоянно отвлекалась, цеплялась за прохожих, с тоской поглядывала в сторону рюмочной. Досуг в шалмане она ценила выше работы в комиссионке, там кипела жизнь, здесь – тоска в одиночестве.
Получасовой обеденный перерыв – обедали мы на местах или девочки ходили домой,
