- Ты что-то вспомнил? - спросила Диана. - Ты подписывал какие-нибудь документы, которые подсовывала жена?
- Нет, не знаю, не помню, - ответил я, растирая ладонями вспотевшие виски.
- Господи! Святая простота! - рука девушки легла мне на колено.
Прикосновение немного успокоило расстроенные нервы.
- Вот ты ненавидишь американцев, - тихо сказала она. – А мы, просто, практичные. Мы - такие же, как все остальные люди. Ты упрекал меня за то, что мы бомбим какие-то города, но поверь, многие из нас не хотели этого. Простые американцы не хотят войны, конфликтов, противопоставления своей силы кому бы то ни было. Агрессия Штатов - проявление внутренней слабости элит. Мы, американцы, также любим, страдаем от безответной любви, ссоримся с близкими, миримся, обожаем собственных детей и желаем лучшего будущего для них. Мы читаем хорошие книги, плачем, когда смотрим хорошие умные фильмы, сопереживаем Гамлету, восхищаемся талантом Достоевского и Толстого. Голливуд - это ещё не Америка. Вашингтон, Капитолий, Белый Дом - не все Соединённые штаты.
- Да, да, - бормотал я, чувствуя в душе необычный прилив какого-то, ещё не понятного мне, тёплого чувства.
- Знаешь, что я думаю? - спросила Диана.
- Нет, не знаю.
- Тебе нужно уходить. Если мои подозрения верны, доктор Майер не выпустит тебя отсюда.
- У жены не хватит денег содержать меня тут вечно.
- Тем более. Мы же не знаем всех тайн "Мадридского двора".
В моём сознании отпечаталось слово "мы".
- Паршивцу Роберту не сойдёт это с рук.
- Ты - не от мира сего, - сказала мисс Кроуфорд. - Все договора с клиентами Майер держит в своём сейфе. Ты даже не помнишь, подписывал ты, или Надин с доктором какие-нибудь соглашения, а если подписывал, то читал ли ты текст? В нём может быть зафиксировано твоё согласие на применение экспериментальных лекарственных средств и рискованных, не изученных до конца методов лечения. Если произойдёт летальный исход, Майер легко выкрутится. Сказать, в чём могут обвинить нашего доктора? Во врачебной ошибке. Пройдёт время, и никто не вспомнит о ней.
- Всё может быть, - сказал я равнодушно.
Меня совершенно выбили из колеи слова Дианы.
- Так, давай подумаем о способах побега, - девушка взяла меня за подбородок, чтобы заглянуть в глаза.
- А тебе, зачем это? - спросил я.
- Что, это?
- Помогать мне. Что тебе от меня нужно?
- Ничего. Считай, что я терпеть ненавижу, когда плохо обращаются с животными. Ведь я же - американка.
- Брось к чертям собачьим свои шуточки. Я – не животное. Скажи. А та ночь, когда я сидел в лодке, а ты выходила из моря, она была настоящая? Всё происходило в действительности?
- Может, да, а, может, нет, - тихо сказала Диана, опуская глаза. - Ты сам должен решить.
- Это значит, что ты вместе с доктором в своих экспериментах, словно подопытную крысу, возила меня на Крит? Типа, ещё один способ через секс повлиять на меня...
Звонкая пощёчина оглушила меня. Я схватился за щёку и оглянулся на корпус клиники. Мы не заметили, что начался дождь, и клубы туман скрыли из вида окна здания.
- Прости, - прерывистым, глухим голосом произнёс я. - Ты - права.
- Что врезала тебе? - чёрные глаза Дианы не отрывались от моего лица. - Сам виноват. Ты невыносим.
- Угу, - подтвердил я, чувствуя, что к щеке приливает кровь. - Надо рвать когти отсюда, а то опять свихнусь.
- Не так быстро, - остановила мой порыв девушка. - У нас даже нет плана.
- А какой особенный план здесь нужен? Ты же работаешь по ночам в клинике? В смысле - дежуришь?
- Иногда. С тяжёлыми больными.
- Тогда всё просто. Даёшь охраннику сэкономленные на мне сонные препараты. И дело - в шляпе.
- Пошли в здание. Нас могут заподозрить. Эх! - вздохнула девушка. - А ты не подумал, что будет с моей карьерой?
- Все американцы - карьеристы, - сказал я, разворачиваясь к дверям клиники.
- Господи! Опять ты за своё!
- Если тебе так дорога карьера - иди и настучи доктору.
- В смысле - рассказать всё?
- Да, - почти крикнул я, берясь за дверную ручку. – Тоже, мне. Защитница животных нашлась!
Мы стояли близко друг к другу, как в ту ночь возле лодки, когда Диана, обнажённой вышла из воды. Я чувствовал уже хорошо знакомый приятный запах кожи, аромат вьющихся волос и видел чёрные зрачки, в которых вспыхивали искры. И внезапно я понял, почему так груб, так резок с Дианой. Она мне нравилась. Даже больше, чем нравилась. А резкость была формой вызова, защитной реакцией расстроенной психики на глубокое чувство к девушке, которое крепло с каждым днём. Разум непроизвольно сопротивлялся этому чувству, с трудом привыкая к мысли о неизбежной близости, которая угрожала переменами и разрушением привычных стереотипов, связанных с прошлой жизнью.
Мои губы невольно приоткрылись, руки потянулись обнять Диану, но воспоминание о том, что надо мной проводили психологические опыты, заставило сделать шаг назад.
- Так ты поможешь мне?
- Не сегодня и не завтра.
- Почему?
- Твой план не годится. Нужен другой.
- Почему другой, чем мой плох?
- Обсудим это позже.
- Когда?
- Когда я буду готова, - сказала медсестра и, дёрнув входную дверь на себя, подтолкнула меня в спину.
Я кивнул охраннику, поднял руку, приветствуя знакомых психов, и побрёл в свою палату, чувствуя на затылке тяжёлый взгляд здоровенного санитара, который стоял возле комнаты, где на двери висела табличка "Аппаратная". Мне удалось разглядеть за широкой спиной верзилы стеллажи, заставленные чёрными плоскими ящиками и экранами видеонаблюдения.
Мы разошлись с Дианой в центре огромного зала, предназначенного для сборищ тихо помешанных. Здесь они играли в карты, смотрели мультфильмы, рассказывали друг другу свои истории болезней и всевозможные сплетни из жизни клиники. В своей палате я нашёл поднос, а на подносе - ужин, состоящий из овсяной каши, банана, чашки какао и куска яблочного штруделя. Мне удалось протолкнуть в себя банан и несколько глотков какао. Потом я долго лежал, пытаясь осмыслить услышанное от Дианы.
"Значит, доктор Майер был в сговоре с Надин и устроил себе командировку на Крит вместе со мной и
