Она взяла букет красных тюльпанов и стала разбрасывать их по склону со словами: «Покойся с миром, Камилла». Два других букета она отдала Андрею и сказала:
- Один – деду, другой – бабушке. Разбрасывай и говори, я буду фотографировать.
- Мне как-то неловко. Может, я просто спущусь немного и положу их на кустарник?
- И тем самым всё испортишь. Делай, как я говорю, ковбой! Раскройся. Вы, атеисты, такие зажатые. Ваши желания находятся в плену у предрассудков. Они вами правят. «Сколько атеистов не замечают того, что их доброта и грусть – та же молитва, обращённая к Богу».
- Как красиво и глубоко ты сказала, Глория.
- Не я. Виктор Гюго, в «Человеке, который смеётся». Второй роман твой дед посвятил Адель Гюго – дочери великого писателя. Вот я и, к месту, процитировала его. Разбрасывай цветы. Начинай.
- Покойся с миром, дедушка Эдгар, - крикнул внук, разбрасывая тюльпаны. - Покойся с миром, бабушка Лара, - разбрасывая цветы, добавил он. - Мир праху Вашему!
- Молодец, Андре! Неплохие фотографии получатся для книги. Что ты чувствуешь? Скажи!
- Облегчение. Не поверишь - облегчение, словно с меня сняли груз. Я и не догадывался, что ношу груз. Да и чей груз? Свой или чужой? Всё равно, я почувствовал облегчение.
- Вот. В этом и заключается роль искусства – учить людей чувствовать. Я научу тебя этому.
- И вправду, хочется кричать. Красивое место выбрал дед.
- Это не он выбрал место. Это место выбрало его. Ни в одной из его книг, ни в одном сборнике стихов об этом не сказано – ничего.
- Как он здесь оказался?
- Подойди, Андре, мой начинающий видеть и чувствовать мироздание, любимый. Подойди, встань рядом и скажи: что ты видишь? Не спеши, любимый.
- Море, небо, облака, солнце, чаек, пляж…
- Достаточно. А теперь скажи, чего ты не видишь?
- В каком смысле?
- В прямом. Чего ты не видишь, внук?
- Не пойму тебя, Глория, когда ты начинаешь говорить на своём языке, загадками.
- Ты не видишь, Андре, как Эдгар и Камилла стоят у края склона и она кричит: «Эдгар, я люблю тебя!» Ты не видишь, Андре, как отец Камиллы передаёт урну с прахом дочери Эдгару, который берёт её нежно, со слезами на глазах, из рук её отца, три раза целует урну и осторожно высыпает прах по склону. У всех на глазах слёзы. Ты не видишь, как рядом с Эдгаром стоит молодая поэтесса и плачет, держа за руку Эдгара, потому, что ей уже пришлось пережить потерю любимого. Ты не видишь, как Эдгар на закате дня, подбрасывает книгу вверх, написанную им по просьбе Камиллы и, положа руку на сердце, кричит: «Читай её вместе с солнцем, любовь моя, на закате каждого дня».
Андрей слушал Глорию, словно она загипнотизировала его магическими словами из прошлого. Он обретал чувства, которые раньше не заявляли о себе. Он чувствовал, как свет проникает в его душу, сердце. У него на глазах выступили слёзы. Тем временем, Глория продолжала:
- Ты не видишь, Андре, как твоя бабушка Лара, просит прощение у Эдгара, у того, ради которого бросила хорошую работу в Ростове, не выдержав двухнедельной разлуки с любимым. Ты не видишь, как её дочь Маша волнуется за мать, сидя в машине и прижав к себе дочь, внучку Лары, на том месте, на котором мы оставили нашу машину. Ты не видишь, как люди, узнавшие, что здесь развеян прах художницы, которую любил поэт, приходят сюда и разбрасывают цветы, а кто и написанные в честь неё, Камиллы, стихи. Ты не видишь, как развевают прах твоего деда, и он соединяется с прахом Камиллы и Лары. Ты не видишь, как из урны высыпает прах Лары, твоей бабушки, твоя мать – Камилла. И, наконец, ты не слышишь слов, произнесённых, ещё при жизни, твоей бабушкой: «И соединятся три сердца. Троица. Троица большой любви», - так она скажет Эдгару. Ну, Андре, как тебе начало моей книги? Что скажешь? Да ты слезу пустил, милый!
Глория подошла к супругу, обняла его и поцеловала.
- Нет слов. Как тебе удалось узнать, что я скажу…
- Воображение, Андре, воображение. Я вчера написала эти слова, представив, как ты стоишь, глядя на море, и отвечаешь на мой вопрос. И ты их произнёс, все и в том же порядке, как они написаны во второй главе: море, небо, облака, солнце, чаек, пляж. Это видят все! Я рассказывала о событиях тех времён в настоящем времени. В настоящем, понимаешь, о чём я?
- Браво, душа моя! Ты заставила меня почувствовать и прочувствовать силу первых глав рукописи, предложения которых наполнены сильными чувствами, словно души Камиллы, Эдгара и Лары присоединились к нам. И слова, сказанные тобой, глубоко осели в моём сердце и в моей памяти. Ты – разбудила меня.
Начался закат. Они вышли из беседки, и подошли к краю склона. Глория держала наготове фотоаппарат, чтобы снять, как будут «гореть» цветы, зажжённые уходящим на покой солнцем. Всё так и вышло, как описал в своей книге Эдгар. Только теперь Глория кричала в небо: «Андрей, я тебя люблю. Смерти нет, есть вечность!»
Стало темнеть, Глория подошла и обняла Андрея. Они простояли пару минут, передавая друг другу тепло, затем Андрей вдруг сказал:
- Глория, ты обняла меня, но…
- Что «но», любимый?
- Я не почувствовал теплоты, нежности, стука твоего сердца, словно ты обняла не меня, а другого.
- Кого же?
- Не знаю. (Пауза.) Может, Эдгара? Когда ты спала за столом, я позволил себе прочитать, знаю, писатели или художники не любят, когда читают или смотрят на незаконченные их произведения, но я прочитал последние строки на компьютере и…
- Какие?
- «И всю жизнь его будут любить бабы». Так сказала жена цыганского барона, которая кормила своей грудью Эдгара.
- Андре, ты ревнуешь меня к своему деду? Возможно, я и представила на миг, как Лара, твоя бабушка, обнимает Эдгара и подключила воображение - и всё.
- Я почувствовал…
- Ты чувствительный. Мы так сильно любим друг друга, что малейшее проявление неискренности чувств, определяем, как подделку. Это – любовь! Я должна написать книгу, Андре. Жить не книгой, а внутри неё. На её страницах, в её фразах,
