– Тут вообще отвратительно скучно! – повторила она требовательно.
– Ты – счастливая. Ой, ты, правда – счастливая, – магрибинец стал разматывать берберский тюрбан. Нестойкая синяя краска потекла от его пота, оставив разводы на лице у висков и по краям седоватой бороды. – Скоро всё это, – он показал рукой на присыпанные пылью и песком валики, ковры и подушки, – всё это закончится.
Бедр аль-Будур вздёрнула носик и подняла брови. Дядя-магрибинец устало опустился на один из бархатных валиков. Лицо прорезали глубокие складки от носа до уголков рта. Он потёр их кистью руки, но только глубже втёр в кожу линялую краску индиго.
Дочка халифа вопросительно смотрела, всё также приподняв бровки.
– Я встретил вестника, и он тут же поскакал обратно, – дядя поднял глаза. – Обрадуйся и будь счастлива, юная Будур: в дневном переходе отсюда остановился переждать бурю сам халиф правоверных.
– Мой отец? – вдруг вспыхнула девчонка.
Магрибинец смешался и неловко покачал тюрбаном:
– Н-нет, – он снял с головы промокший тюрбан, к вискам и ко лбу прилипли полуседые прядки. – Правоверный халиф Идрис аль-Хашим, да пошлёт ему Аллах дни веселья! – сам магрибинец не спешил веселиться. – Он-то – истинный халиф, потомок Мухаммеда от его внука Хашима, сына Али и Фатимы, дочери пророка, – он снова надел тюрбан на голову.
– Он молод и хорош собой? – сорвалось с губ Бедр аль-Будур.
– Н-н… не знаю, – признался магрибинец. – Я его не видел. Лишь делаю то, что мне велят его слуги. Скоро всё закончится, прости, ты здесь случайно. Скоро окажешься в достойных тебя роскоши и уюте.
– Ну, дядюшка, – она неожиданно обвила его шею руками и поцеловала в бороду. – Я хочу веселиться. Чтобы была музыка, песни и вино.
– Вино…– отшатнулся дядя, – вино нельзя, ислам не велит… – похоже, он всё-таки сомневался. Бедр аль-Будур не выпускала его руку:
– А я уже пила вино, оно – сладкое и веселит. Я же дочь халифа! Я должна веселиться и быть красивой, чтобы халиф Идрис обо мне позаботился, – она лепестком поджала губки и слегка коснулась их синими от индиго пальцами магрибинца. Дядя лишь приоткрыл рот, но руку не выдернул. – Когда моим мужем был Али ад-Дин, он умел откуда-то доставать мне всё самое лучшее. Я хочу красивых рабынь, танцев и весёлой музыки. И ещё смешных ручных обезьянок! – она подалась вперёд и с силой прижала его руку к своей едва оформившейся груди.
Полуседой магрибинец охнул и отдёрнул руку. Бедр аль-Будур соблазнительно прогнулась, откинув косы и приоткрыв шею и плечи. Выросшая в гареме, она определённо научилась лгать и управлять мужчинами, используя их желания и свои прелести.
– Песен и музыки, – канючила она, смазливо морща носик и кривя мордашку. – И сладкого вина. Ты легко можешь сделать, чтобы всё это в миг появилось. Я так хочу!
Дядя замотал головой, плотнее прихватывая подмышкой что-то спрятанное под берберской джуббой. Стало ясно, где магрибинец хранит заклятый светильник.
– Н-нет, дочка, нет… так же нельзя. Это опасно! – он, наконец, сдался: – Эх, ну ладно, ладно, – он вскочил и отпер ключом шкафчик. – Есть, есть сладкое вино для тебя, – он вынул кувшинчик и пиалу, снял со стены кавуз и тренькнул по струне.
Девчонка разбросала по ковру подушки и разлеглась ножка на ножку. Край платья приподнялся, обнажив светленькую лодыжку. Магрибинец смущённо заморгал и пересел на другую сторону.
За дверью, за стенкой, всё слыша, ревниво и очень по-юношески сжимал кулаки и глотал мальчишечьи слёзы Али ад-Дин.
– Брось, дружок, брось, – сердечно прошептал Ицхак, – она тебя недостойна. Послушай меня, ты скоро встретишь красавицу, что будет верна тебе до могилы. Не прозевай её: девица будет нести на голове кувшин с водою. Правда-правда, я это предсказываю, дружок Али, ведь я учёный еврей и прочёл это в огромной древней книге.
– Посмотрим… Ещё посмотрим… – не верил Али. – Бедр аль-Будур… я как услышал её имя … – больше он ничего не смог выговорить. – Песня! – вдруг прошептал он. – Эту песню пели мне в детстве, я помню.
Дядя, назвавшийся братом его отца, подыгрывая на кавузе, пел тягучую песню на согдийском языке. Евтихий знал несколько слов языка согдов. Дядя пел халифской девчонке про свой родной дом и далёкий Ma wara an-Nahr – согдийское Заречье.
Сладкое домашнее вино – мутное, с осадком. Прикрывая ручками пиалу, девчонка высыпала из рукава порошок банджа. Пара щепотей дурманящего зелья в вине почти незаметны.
– Выпей, дядюшка, попробуй. У тебя пересохло горло!
Кавуз тренькнул. Дядя, силясь не глядеть на разлёгшуюся девчонку, выпил из пиалы.
– Astagfirullahi, – пробормотал. Несобранно попытался подняться на ноги, но сел на место. Взгляд расфокусировался. Магрибинец скорчил на лице гримасу-усмешку и захихикал.
Он уронил кавуз и поднял к голове руки, пытаясь сохранить равновесие. Звякнув об пол, что-то выпало на ковёр из-под джуббы. Дядя покачнулся и мирно лёг на подушки. Хохотнул, дёрнулся всем телом и вдруг ухватил Бедр аль-Будур за приоткрывшуюся ногу. Та истерически взвизгнула и рванулась.
Пинком Ибрахим ибн Джибраил распахнул двери – створки ударились о стену. Одурманенный магрибинец, лёжа, поджал колени к груди и опять захихикал. Ицхак придержал Али, Евтихий оттащил от магрибинца визжащую дочку халифа.
– Kafirun! Shirk! – ругался Ибрахим. Он сбил тюрбан с головы магрибинца, ухватил его за волосы и приподнял над полом.
– Ой, не надо, не надо! – завизжала Бедр аль-Будур.
Ибрахим приставил к шее магрибинца меч и приготовился отсечь голову, как отрезают её козе или барану. Али ад-Дин завопил и замахал руками.
– Не смей! – выкрикнул Евтихий. – Ибрахим, не смей! – верный слуга аль-Фадла недоуменно встопорщил усы и выпустил магрибинца.
Голова его стукнулась об пол. Дядя замычал и попробовал разлепить глаза. Из распахнувшейся джуббы выкатилась медная, зелёная от времени лампа. Ибрахим ногой отпихнул её прочь. Задребезжав, лампа откатилась к ногам Ицхака. Тот ойкнул, нагнулся, хотел поднять её, но отдёрнул руки.
– Боюсь, – признался он и смущённо пожал плечами.
Ибрахим походя подцепил светильник, обернул чьим-то тюрбаном и собрался вынести.
– Ибн Джибраил, – позвал Евтихий, – понравится ли аль-Фадлу аль-Бармаки, что ты трогаешь пахлевийский огонь Вахрама?
Ибрахим, сощурившись, помолчал, но доводу рассудка подчинился. Развернул светильник и поставил его на пол. Кивнул на магрибинца:
– Приходит в себя. Дотянется.
– Ибрахим, уведи детей! – приказал Евтихий.
Тот осклабился, но вывел Бедр аль-Будур и Али ад-Дина из комнаты. Какое-то время под сводами раздавались его команды: Ибрахим собирал и строил бойцов. Медный светильник валялся
