Катя уедет. Мы больше не увидимся. Никогда. Это должно быть к лучшему. Я приду домой, забудусь сном. А завтра наступит новый день. И что же он принесет мне? Непременно что-нибудь хорошее. Это ведь жизнь, а жизнь по существу своему уже не может быть плохой. Земля вращается, дни сменяют друг друга, все идет своим чередом. Так должно быть и так будет вовек.
Каринку же я забыл. Вот так вот.
***
Мое сознание пребывает взаперти. Точно в сейфе. Большом. В таком, в котором хранят деньги где-нибудь в банке. Я сам не видел вживую, но по телевизору ни раз. И подходишь к нему. Касаешься ровной и гладкой металлической поверхности. Ощущаешь ладонью прохладу. Затем напрягаешь память, чтобы вспомнить код от замка. Начинаешь крутить такую черную ребристую штуку. Влево на восемнадцать, потом вправо на одиннадцать. Еще…забыл. Эх! Наугад выкручиваешь. Туда-сюда, туда-сюда. Вот помнил же. Только что, ей богу! Затаив дыхание повторяешь в надежде услышать заветный щелчок. И вот он! Да! Дверь открывается. Но что же ждет за ней? Вроде бы знакомые образы, какие-то обрывки воспоминаний.
А ведь раньше все было более целостно. Не приходилось подбирать ключи, раскладывать паззлы, капаться в ящиках, чтобы собрать все воедино. Было проще. Теперь же каждый раз я борюсь с самим собой. Внутри себя. И эта война изматывает, изнуряет. Хочется все бросить и бежать прочь. Но нет, снова стоишь у двери. С надеждой подбираешь ключ, чтобы открыть эту чертову дверь. Снова. И снова, и снова. Она открывается. И тут уж тоже как повезет. Свет, веяние спертого воздуха в лицо. Шаг через воображаемый порожек. Шаг и…
-А, - хрипит басом отец, - это ты?
***
-Чего тебе? – Говорит он.
Сидит на кухне в компании своего брата и двух городских друзей собутыльников. Распух. Лицо приобрело багровый оттенок. Голова шатается на шее, подпирает ее рукой. Рука тоже стоит ненадежно. Соскальзывает со стола. Он смачно рыгает, и снова смотрит на меня, будто впервые увидел. А я просто зашел взять воды. Делал уроки. Да, тогда я еще учился в школе.
На кухне облаками расплывается сигаретный дым. Дышать нечем. Я кашляю. Еще-еще-еще. Задыхаюсь. Щиплет глаза. Компания смеется. И их грубый смех, смешиваясь с дымом, заполняет собой весь дом.
-Иди сюда, - подзывает к себе. Прищуривается. Фокусирует на мне свои блестящие в желтом свете одинокой лампочки глаза.
Я не хочу подходить к нему. Хочу убежать обратно к себе в комнату. Закрыть дверь, чтобы не слышать их, не чувствовать этого мерзкого запаха. Доделать русский язык, математику, после почитать стих, который нужно будет выучить к следующей неделе. И заснуть. Забыться. Ведь во сне все проще, все лучше.
Но он не отстает. Я уж было подумал, что это его алкогольный бред. Сейчас зовет, а через секунду забудет о моем существовании. Но нет.
-Ну, иди сюда. Ты чего же, боишься своего отца? Давай-давай. Подойди.
-Не боюсь, - гордо, но тихо, почти про себя отвечаю я.
Его друзья и брат заливаются смехом. Отец вместе с ними. Ржут, как стая гиен.
Я подхожу, при этом оставаясь настороже. Чего он хочет от меня? Отец засовывает руку в карман порванных между ног спортивных штанов. При этом чуть было не падает с табуретки. Но удерживается. Во время хватается свободной рукой за край стола. Брат бьет его по плечу, усмехаясь, и тот приходит в равновесие. Друг, Гришей его вроде зовут, уже разливает остатки водки по рюмкам. Занюхивает соленым огурцом. Отец достает из кармана деньги. Последние деньги. Скомканные бумажки десятирублевых купюр. Кладет на стол.
-На, - икает, - возьми. Сходи нам за самогоном к бабке Шуре.
Я не притрагиваюсь к деньгам. Стою. Это все шутка, злая их шутка. Одна из тех, которые они любят выделывать в моем присутствии. То курить предложат, то водки нальют. Но я всегда отказывался. А они уговаривали-уговаривали, потом дико смеялись и забывали обо мне. Что же сейчас? Отказаться? Развернуться и уйти?
-Чего ждешь, оболтус?
-Я…не хочу.
Он заносит руку и отвешивает мне подзатыльник. Больно. Я отстраняюсь от него.
-Послушай меня, щенок, - он хватает меня за шею и прижимает к себе, дышит в лицо перегаром, - взял деньги и метнулся. Быстро!
А сам еле сидит на табуретки. Еще рюмка, и завалится спать. Тут же, на кухне. И в таком виде его встретит мама, когда вернется позже вечером из церкви.
-Я, (ненормативная лексика), утро-день в поле на тракторе…а ты? Перечишь отцу? При брате и при друзьях?
Он хватает деньги со стола и засовывает мне в руку. Толкает в спину.
-Иди.
-Давай-давай-давай, - поддерживает его компания
И я пошел. Прошел из кухни, вышел в коридор, затем к двери. Открыл ее, спустился по ступеням во двор. Прошел по дорожке. Калитка была уже открыта. Чуть скрипела, пошатываясь. Даже было приятно оставить стены дома и выйти на свежий воздух.
До церкви по дороге идти немного. Вон, видны ее золотые купола. Заря играет в них. А на улице почти никого. Бабульки сидят на лавке, сплетничают. Я прохожу мимо них, ловя на себя их взгляды. Они замолкают. Но продолжают что-то усердно обсуждать, стоит мне пройти чуть дальше. Меня? Возможно. Мне все равно. Прохожу мимо церковь. Иду дальше по улице. Сворачиваю за угол. В кустах лежит тело. Храпит. Одежда грязная, порванная. Спит. Один из дружков отца. Вот она – жизнь деревенская. Порочный замкнутый круг. Мне противно дышать одним с ними воздухом. Хочется сбежать отсюда. Навсегда. Первым же поездом до небесных замков. Но…но завтра в школу. И все начнется заново. Словно белка в колесе безнадежности. И что же ждет меня в будущем? Что уготовано мне судьбой? Быть трактористом, как отец? Или рыть могилы на церковном кладбище? ХА!
