Тяжелая тишина опускается на комнату, как гильотина. Моргенштерн хватает ртом воздух, желая грохнуться в обморок и забыть все, как страшный сон. Я говорю:
- Умертвить собственных внуков, это так по-человечески.
Айрана делает шаг вперед и рычит, обнажив белоснежные зубы.
- Заткнись, ублюдок! Чудовище! Откуда тебе знать, что такое человечность?! Души ангелочков отправятся в Светлый Чертог. Твоя – потонет в озере Боли, навечно, навечно!
- Заманчивая перспектива, - парирую я.
Моргенштерн не отрывает взгляда от собственной матери, губы беззвучно шепчут, что – молитву? просьбу о чуде? - я не знаю. Только отмечаю невольно, как похожи эти двое сейчас: скулы, глаза, задорно вздернутые вверх носы… семья. Кровь скажется. Возможно, я ошибся на твой счет, Оружейник?
Как Паладинам удалось сделать из воительницы фанатичную марионетку? Как?! Хмурюсь и жду, что случится дальше.
Мой друг невесело качает головой, рука становится жесткой и меч перестает дрожать в толстых, как сосиски, пальцах. И тогда, отбросив сомнения, Айрана кидается в атаку. Мечи скрещиваются, выбивают искры и расходятся. Я сам учил Моргенштерна искусству боя – давным-давно, и теперь с улыбкой смотрю, как его тело вспоминает старые уроки. Но я не позволяю себе сомневаться, кто победит. Айрана тренируется каждый день, Моргенштерном движет ярость, не более. Такие люди, как он, выгорают слишком быстро.
Мать наседает на сына, как фурия, расчерчивает пространство смертельно-опасным лезвием. Моргенштерн парирует в последний момент, но за яростью уже проступает старый добрый страх. Оружейник никогда не был хорошим воином. Страх допустить ошибку - это первый поцелуй смерти для тех, кто ведет бой.
Они кружатся посередине комнаты, похожие на танцоров. Битва – это танец, и выигрывает тот, кто научился двигаться лучше остальных. Мать теснит сына к стене, проводит атаку жалящего скорпиона, и кончик меча на излете задевает бок. Моргенштерн взвизгивает, кровь пропитывает одежду, в глазах, вместо боевого сосредоточения появляется нервозность. И Оружейник начинает допускать одну ошибку за другой. В следующий миг я вмешиваюсь, цинично ударяю по икрам женщины – тупой стороной меча. Она кричит скорее от ярости, чем от боли, и падает на спину, тут же группируясь и перекатываясь назад. Натренированное тело выполняет приказы безупречно. Женщина встает, но я не даю ей прийти в себя. Мгновенно оказываюсь рядом и бью в коленную чашечку – бью продуманно, холодно, словно на тренировке. Айрана припадает на одну ногу, чудом сохраняя равновесие.
А я кричу:
- Моргенштерн, заканчивай!
Друг оказывается рядом, но недостаточно быстро. Офицер переходит в сумасшедшую атаку, заставляя отступить. Ее руки летают, повторяя выверенные годами смертельные движения, отдавая дань ярости, клокочущей внутри, но ни один человек не может похвастаться передо мной собственной скоростью. Я блокирую, возвращаю преимущество и делаю стремительный выпад, после которого удача танцует на моей стороне, летая вместе с оружием во имя беспощадной смерти. Я тесню Айрану, и та открывается для удара сына, ее грудь становится уязвимой. Кончик меча Моргенштерна дрожит и останавливается в сантиметре от тела матери.
- Я не м-могу, - всхлипывает Моргенштерн, обращаясь ко мне, - П-поэт, п-пожалуйста, я н-не м-могу, с-сделай эт-то сам-м…
- Кодекс узнает, - шипит Айрана, и в ее глазах пляшет злость.
В дверь начинают колотить. А вот и охрана подоспела, что ж, как раз вовремя. Я выбиваю оружие из рук офицера и говорю, не поворачиваясь к Моргенштерну:
- Заканчивай.
Оружейник сглатывает, его руки трясутся, и меч выскальзывает из пальцев. Советник императора пятится, закрывает пухлое лицо руками, чтобы в следующий миг разрыдаться.
- Н-нет, н-нет, он-на т-так с-смотрит на м-меня, н-нет, п-прости, н-не м-могу, н-не м-могу…
В дверь бухает. Таран. Дерево не выдерживает, и трещины змеятся по поверхности. Голоса за дверью полны ненависти и забористого, солдатского мата. Времени остается мало, слишком мало.
- Делай то, зачем мы здесь! – приказываю Моргенштерну.
Но он продолжает всхлипывать и мотать лобастой головой, не обращая внимания на происходящее.
- Не м-мог-у-у-у… - долетает придушенный писк.
Я смотрю в глаза Айраны и улыбаюсь. Воительница. Загнанная к стене, в окружении врагов, она стоит, гордо выпрямив спину и не отворачиваясь, смотрит в лицо собственной смерти.
- Нарушишь кодекс, мразь? Я-то знаю, что делают с отступниками, - произносит женщина холодным, ничего не выражающим голосом.
Потом набирает в грудь воздуха и кричит, будто хочет, чтобы сам Бог услышал насмешливое:
- Ну что же, убьешь?! Не страшно!
Я начинаю хохотать. В следующий миг рукоять моего меча ударяет ее по голове, и женщина падает, как выдернутая бурей яблоня.
- Уходим, Моргенштерн.
Прячу оружие в ножны и кидаюсь к стене, пальцы нервно нащупывают механизм, ищут тайные шестеренки, приводящие стену в движение…
- А как же… - Моргенштерн смотрит на распростертое в беспамятстве тело, будто очнувшись. Щека его судорожно поддергивается. – Мы должны убить…
- Оставь, - перебиваю я, - у тебя был шанс сделать это. Трижды ты мог ее убить, и трижды отказался. Прими проигрыш с мужеством, и уматываем отсюда, пока солдаты не разнесли дверь в щепки! Смерть Айраны ничего не изменит. Я уверен, Паладины наложили заклятие на весь замок.
Чей-то топор врезается в дверь с глухим треском, и та прогибается, орущие голоса поднимаются в торжествующем вопле.
Моргенштерн начинает дрожать: он смотрит то на меня, то на распростертое тело матери …. а после выхватывает из-за пояса кинжал и, зажмурившись, запускает его в голову той, что его родила. Кинжал с хлюпаньем входит в закрытый глаз, пробивает череп, течет кровь, и льняной ковер из светло-серого становится темным. Не издав ни стона, Айрана погружается в царство мертвых.
Нелепая, ужасающая смерть.
Я леденею, не хочу верить: на моих глазах совершен чудовищный поступок: сын убивает безоружную, потерявшую сознание мать, убивает трусливо, исподтишка и поспешно.
Даже враг заслуживает лучшей участи, чем…
Моргенштерн подбегает ко мне, его толстые, подобные червям губы, произносят:
- Ну, чего ты ждешь?! Открывай проклятую дверь, надо уходить!!
Могильщик думаю я. Стервятник, падальщик, вот значит, что ты есть на самом деле!
Опасность заставляет действовать. Мои пальцы приводят в действие древний механизм, и мы влетаем в тайный ход за миг до того, как солдаты врываются в комнату офицера, что до конца оставалась бесстрашной и гордой.
До
