Спиридон увидел перед своим носом, неизвестно где побывавшую сотню и побагровел. Не меняя окраски он скомкал бумажку, затем свободной рукой словно крановым крюком подцепил Родиона за шиворот и выволок того вон из квартиры.
- А теперь, чтоб я тебя не видел. Ни-ко-гда,- прошипел он на лестничной площадке прямо в ухо Родиону, сунул тому в карман его сотню, и сильно пнул того под зад - толи для ускорения, то-ли для устрашения. В ответ раздалось дребежаще-удаляющееся:
- Су-су-су-сударь-рь-рь, это не интель-ли-ген-тно-тно.- И уже где-то в самом низу лестничного пролёта. Я ещё вернусь, Сударь! Долг - это святое!
Спиридон поверил - этот вернётся. Не мешкая, без всяких вокруг да около он объяснил мадам Валентине сложившееся обстоятельства. Мадам вошла в положение и предложила свою маленькую, но уютную комнату в коммуналке, правда намекнула на то, чтобы по пути они заглянули в кабачок.
Они заглянули в кабачок. Последние свои деньги Спиридон отдал таксисту, и тем не менее он был в прекрасном, я бы даже сказал, приподнятом настроении. Разгоговела и мадам Валентина, её глаза нехорошо в хорошем смысле блестели, она была похожа на дикую кошку. Короче - им было весело. Грустил Родион.
В полной темноте (экономия электроэнергии), он торчал под дверью комнаты да-а-вно известной ему мадам Валентины. Почему да-а-вно известной? Да занимал Родион у мадам деньги и не раз, да они когда-то вместе работали на ликёроводочном - он электриком, ну она понятно кем, упаковщицей. Между ними ничего не было, только бизнес... со стороны Родиона.
Вот ведь, паршивец, уговорил соседей пустить его, мол, принёс долг мадам, и теперь сидит тихо-тихо. Естественно Спиридон и мадам Валентина в темноте его не заметили (свет в коридоре включать нельзя - экономия). Они на ощупь прошли в комнату, вот тут хозяйка щёлкнула выключателем. Щёлкнула и застыла на месте, как и Спиридон впрочем.
- Ба! Да у нас гости!- Родион, сидя по-хозяйски на стуле - нога на ногу, посреди комнаты, распахнул свои объятья.
От этих слов Спиридон отшатнулся, словно принял грудью пулю.
- Я н-не знал,- растерянно сказал Спиридон, глядя то на мадам, то на Родиона.
- И я,- почему-то сказал Родион.
- И я,- ничего не понимая, сказала мадам Валентина.- Ты как сюда попал, клоун?!
- Ловкость тела и никакого мошенства.
- Иду-звоню в полицию,- отрезала мадам Валентина и покинула комнату.
- Валя, ну ты как в первый раз! Спиридон, верните её.
- Свои отношения выясняйте без меня,- сказал Спиридон и ломанулся наружу.
Спиридон буквально вонзился в ливень и ливень тут же пропитал его как губку. Штаны и пиджак Спиридона отяжелели и обвисли. Прочувствовав ещё раз всю омерзительность мизансцены в коммуналке, Спиридон сначала как-будто бы взвыл, затем он наматерился от души, а затем затих и заплакал, а затем просто затих. Он брёл домой, ещё не зная, что позади плохо, но всё же догоняет его Родион. Спиридона окликнули.
И не вовремя. Обернувшись, Спиридон полетел вниз. Под собой он увидел чёрную воду и белую звезду в ней. Он накрыл эту звезду собой и ударился пахом об какую-то трубу, благодаря которой не пошёл на дно. Спиридон сидел на трубе, по горло в воде, морщился от боли и смотрел вверх через круг колодца на настоящие звёзды. Показалась рожа Родиона, а затем на лицо Спиридона упала брючина джинсов.
Не понятно, откуда у Родиона взялись силы, и непонятно как выдержали вес Спиридона старенькие полугнилые джинсы, но Родион вытащил-таки Спиридона на асфальт из колодца, в который тот провалился.
И вот они сидели на мокром асфальте под ливнем, ночью, в конце тёплого августа, два бывших собутыльника, и смотрели друг на друга.
- Спиридон, ты, это, не обижайся на меня. А? Мы с Валькой когда-то работали вместе - только и всего, да я тебе рассказывал о своих работах. Не помнишь? Понятно. Ну, завидно мне стало, что ты смог остановится пить, работаешь, бабу себе, какую-никакую, нашёл, а я... как ты только что в этом колодце: провалился и тону. Тону я, Спиридон!
- В этом колодце не утонешь, там труба. Ты электрик кажется?
- Ну.
- Протрезвишься, приходи.
- К тебе домой?
- На проходную. Поговорю с мастером. Учти, только три дня буду ждать до семи тридцати утра. Штаны одень.
- Я обязательно приду.
Они поднялись с асфальта. Родион напялил кое-как на себя джинсы и тут Спиридон увидел перед собой неприглядного вида сотенную, её держал в своей руке Родион.
Спиридон сначала нахмурился, потом побагровел, потом побледнел, а потом стал смеяться. И вот он уже смеялся так заразительно, что Родион не удержался и тоже стал ржать.
Не-а!
( монолог чересчур упрямого человека)
- Послушай друг, упрямства во мне чересчур. Даже больше, чем у того животного, про которого вы подумали. Вот, например, мне тут говорят после работы:
- На, Витёк, держи стакан. Угостись и катись.
- Не-а,- говорю я им, головой мотая.- Либо угощайте, как следует, до икоты, либо нечего мне рот одним стаканом марать.
Или другой пример. Собирали мы тут в лесу ягоды - малину. Мне говорят:
- Виталий Осло...Петрович. Пойдёмте в другое место ягоды собирать, слышите - медведь утробой урчит, малину жрёт где-то рядышком.
А я в ответ им головой мотаю:
- Не-а! Никуда я отсюда не пойду, ведь малинник-то вон какой знатный. А медведь паршивый мне не авторитет.
Смотрю - товарищи мои вёдра в зубы и бежать, а я упрямо руку тяну к ягоде. Рву и в ведро, рву и в ведро, рву и... простите, это у меня нервное, я вам потом пуговицы пришью. В общем, пока медведя за нос к ведру не притянул, не успокоился. Вернее, это медведь меня успокоил. На полгода. Полгода я в гипсе провалялся. И всё равно он мне не авторитет!
А вот ещё: жена первого апреля сообразила. Тут я поподробнее, можно?
Возвращаюсь из командировки как раз первого апреля. Поздно. На цыпочках прохожу в спальню, она же зала, она же столовая, она же...простите, больше мата не будет. Значит, прохожу, только собираюсь открыть шкаф, чтобы пиджак повесить, жена как завопит:
- Не надо!!!
Вот тебе и спящая красавица. От её крика люстра зажглась во все шесть ламп, и на стене наш свадебный фотопортрет качнулся.
- Это почему не надо?- спрашиваю её.
- Потому, - отвечает Верка.- Лучше тебе его не открывать.
- Это почему лучше мне его не открывать, Вера?!- спрашиваю опять.- Вера,- говорю, скажи честно - в шкафу твой любовник?
- Да! - рубит она.
Тут у меня воздух в груди закончился, я рубаху на себе
