Она призадумывается:
- Вы фермер?
- Ну, вообще-то,- говорю,- я рэпер. В смысле рэпу выращиваю. Иногда. А если серьёзно - мне журнальчик свой организовать охота.
- Значит, репу вы всё таки выращиваете?- напирает чиновница, а про журнальчик ни-ни, как будто я и не говорил.
- Ну,- киваю я.
И тут взгляд её меняется, добреет.
- Вы знаете,- говорит она интригующе,- мы вам на корову можем дать, будете своей репой её кормить. Понимаете, у нас программа: нам надо срочно раздать много денег на коров. Вот вы в частном доме живёте?
- В однушке,- говорю.- Правда, там одна корова уже проживает - тёща.
- И жена там же?
- И ребёнок пятигодовалый.
- Так вас всего ничего в целой однушке!- воодушевляется она.- Возьмите, гражданин, на корову, на настоящую. Вы только нам справку потом принесите, что корову купили. Настоящую. У вас балкон есть?
- Ну.
- Не ну, а му! У вас же все условия для коровы!
- Настоящей?
- Ещё какой настоящей!
- А как же сосед снизу? Он коровьей мочи не очень любит. Очень не очень. Он даже детской мочи не любит.
- О! А вы клеёнок-пелёнок постелите. У вас от ребёнка сохранились?
- Не сохранились. О! Кстати! А если его, то есть моего пятигодовалого ребёнка, в садик определить, а? Поможете? А то ему уже в школу скоро идти, а он ещё в садике не был, очередь не подошла.
- Не-е-е, насчёт садика не получится. Да и дороговато для вас будет,- виновато краснеет чиновница.
- Тогда жену мою на работу устройте, а? На хорошее место. Тёща одна справится и с ребёнком, и с коровой. А?
- Не-е-е, хорошие места все заняты.
- Да-а,- вздыхаю.- Трудно вам будет на коров людям деньги раздать.
Встаю, чтобы уйти, а она смотрит всё ещё с надеждой. Закрывая за собой дверь, оборачиваюсь, а у неё слеза на щеке.
Ох, люблю я ходить по чиновникам, душевные они люди, добрые как... Кстати, ума не приложу, что мне делать с этой коровой, всю ночь на балконе мычала. Вроде и репой её до отвала накормил. Думаю, у соседа, что этажом ниже, спросить, может он знает, как с коровами обращаться.
Настроение
Сел сочинять смешной рассказ, не сочиняется, настроение не то, не смешное. По телевизору Чаплина показывают, за окном мужик матерится - нога в трамвайной рельсе застряла, а мне не смешно. Тут кот залез на стол, монитор обнюхивает, «мышку» давай лапками двигать, сам мокрый весь, только что из аквариума. Поглядел на него - не смешно. Изо рта хвост гурами торчит, глаза дикие - всё равно не смешно.
Прислушался к стене, за ней сосед ржёт. «Не удивительно,- думаю.- Этот только что из психушки вернулся, его понять можно, он не долеченный, ему всегда смешно».
В телевизоре Чаплина Петросян сменил, за окном трамвай прозвенел, мужик взвизгнул... нет, он ногу освободить успел, но так на тротуар выскочил, что велосипедиста сбил. Короче: взвизгнули оба, а мне не смешно. А рассказ-то писать надо, редактор просил, чтобы, значит, и ему смешно было и читателям. Ему - в первую очередь. Вспомнил облик редактора: лысый, толстый, заикается, тиком страдает. Нет, не смешно. Тут в дверь позвонили - почтальонша пришла. Еле на ногах стоит, курит, перевод принесла за прошлый рассказ. Посмотрел на цифру... Оно, конечно, можно было бы так рассмеяться, что со смеху помрёшь, но не стал. Загрустил ещё больше. Почтальонша водички попросила холодненькой. Налил кипяток. Выпила залпом. Не рассмешила. Попросила ещё водички. Принёс, а она спит у порога в слюнях. Тут жена вернулась с работы. Тут почтальонша очухалась и попросила водички у жены. Я чувствую, настроение у меня поднимается. Одна орёт, другая пьёт прямо из чайника. Повеселел я. «Не буду,- думаю,- им мешать». И в комнату, к компьютеру. Брысь!!!
Страшный сон
Житель города Симепупинска - Тпрушкин - что-то прибивал дома и, как это бывает, проглотил гвоздик. В животе резануло:
- Всё - помираю,- схватившись за живот, определил своё состояние Тпрушкин.
Его жена тут же вызвала скорую.
Скорая приехала. Всю дорогу, держась за живот, Тпрушкин долбил одно и то же:
- Всё - помираю, помираю я, жёнушка.
Жена как могла успокаивала мужа.
Наконец того привезли в единственную в городе Симепупинске больницу и положили на операционный стол. Да, перед этим ему, конечно, сделали рентген - баба Шура сделала. Елозя пол шваброй, она ткнула нечаянно другим концом в живот Тпрушкина, стонущего на стуле в предбаннике больницы. На что тот заорал:
- Ты что, старая делаешь?! У меня же в животе гвоздь!
Так был сделан рентген и Тпрушкин оказался на операционном столе.
Лёжа на больничном одре, Тпрушкин повторял одно и тоже:
- Всё - помираю, помираю я - всё.
Из-за боли он не замечал ничего и никого, но вдруг дали сильный свет. От неожиданности Тпрушкин зажмурился. Через некоторое время, открыв глаза, он снова хотел было ныть про своё, но слова застряли у него в горле. Он даже забыл о рези в животе, он пребывал в шоке. А всё потому что увидел операционную больницы во всём её «блеске».
Первое, что бросилось ему в глаза, - это рампа, которая горела прямо над ним. Она была без защитных стёкол, то есть лампочки торчали в голом виде. Выше, над рампой нависал облупленный потолок, в каких-то разводах непонятного происхождения. Затем Тпрушкин перевёл взгляд на обшарпанные стены, облепленные антисанитарной плесенью. Затем он увидел гнилой умывальник с капающей из ржавого крана водой, и, наконец, его внимание привлекли инструменты - их раскладывала перед его носом та самая баба Шура.
Итак - инструменты!
Молоток, ножовка по металлу, долото, и наконец, двуручная пила «Дружба»- всё это зловеще, «сверкало» ржавчиной. Особого внимания заслуживал молоток, на его ручке было написано красной краской: «НАРКОЗ».
- Мама!- пискнул Тпрушкин.
Тут в операционную вошёл изрядно шатающийся мужик в забрызганном кровью халате. Мужик закурил беламорину и с улыбкой извращенца-паталагаонатома склонился над Тпрушкином.
- Ну что, жить будем али как?- пробасил конавал.
- Будем,- мяукнул Тпрушкин и покраснел, ему сильно захотелось в туалет по-большому.
-Баба Шура!- поняв, что к чему, рявкнул изрядно шатающийся мужик. И приказал: - Больному - утку, мне - спирта.
Через пару минут этот самый (совсем уже изрядно шатающийся) мужик вышел к жене Тпрушкина.
- Жить будет, - спокойно констатировал факт мужик, обдав её смертельным перегаром. Затем он вынул из нагрудного кармана чуть гнутый гвоздик и, показывая его, добавил:
- Только вот проктолога надобно бы ещё посетить - острый, гад.
Житель города Симепупинска – Тпрушкин - проснулся, что говориться, в холодном поту. С состраданием на него смотрела жена:
- Ты всю ночь кричал, дорогой.
- Мне приснился
