Коснемся теперь пассивных свидетелей, «понтиев пилатов».
Один из свидетелей обвинения против Янинга, тоже юрист, ушел со службы при Гитлере и в этом видел свое преимущество перед Янингом. Тот ему бросает упрек (или адвокат), что он все-таки присягал на верность Гитлеру, а потом ушел, умыв руки. А Янинг все же старался (хоть, видимо, неудачно) так или иначе смягчить режим. В личной жизни он вел себя безупречно и сказал дерзость Гитлеру, ухаживающему довольно неуклюже за его красивой женой. Но хорошо было сказано в фильме «Люди и звери»: из всех зверей самый страшный – заяц: он никого не убьет, но пальцем не пошевелит при виде творящегося преступления. Но следует возражение «зайцев»: «Мы не знали, а если бы мы знали, то стали бы бороться». Зайцы стремятся загримироваться под невежд. На этом основании говорят, что немецкий народ не ответственен за Гитлера, так как он не знал о творимых зверствах. Несомненно, в этом есть известная доля истины. Всей кошмарности творимых преступлений рядовые немцы не знали. Как не знали всей кошмарности сталинских преступлений рядовые русские. Кто более виновен в попустительстве злодеяниям: немцы или русские? Точно выяснить меру виновности трудно, но виновны они по-разному.
Германский народ виновен в том, что не только не препятствовал, но содействовал приходу к власти Гитлера. Хотя Гитлер и не получил большинства в парламенте, но коалиция партий передала ему в руки власть: бесспорное преступление парламента перед человечеством, так как Гитлер не скрывал своей изуверской программы. Однако очень многие люди (в числе их был и я) полагали, что изуверская программа проводится Гитлером из демагогических побуждений и что всерьез принимать ее не следует. Из немногих умных людей, предвидевших истину, назову своего учителя А. Г. Гурвича, который с самого начала не сомневался, что Гитлер свою изуверскую программу выполнит.[32]
У нас было иначе. Программа коммунистической партии вела человечество к светлому будущему, хотя и пользовалась ужасными временными средствами диктатуры пролетариата. Ужасный и временный характер средств все время подчеркивался Лениным. Советская власть не парламентская, а бланкистская власть. В первые яркие годы своего существования она опиралась на меньшинство энергичных подлинных энтузиастов, которым удалось сломить сопротивление, как правило, пассивного большинства. Весь народ и даже большинство не несет поэтому ответственности за Советскую власть. И Сталин пришел по преемственности диктатуры и дальше укрепил свою власть интригами, террором, поддержкой ужаса перед фашизмом, мнимо миролюбивой политикой (против Троцкого), раздуванием созданного Лениным мифом о «кулачестве» и прочими достаточно ловкими приемами. А также, конечно, развитием многих отраслей промышленности, отчего создался миф о беспрецедентности такого бурного развития (сейчас он, конечно, опровергнут Японией, ФРГ и другими странами). Незримая паутина (выражение Горького) в русском народе была сработана на славу.
Но с другой стороны, советский народ и коммунистическая партия имели меньше права ссылаться на невежество. Количество арестованных перед войной в Германии было и в абсолютном и в относительном выражении несравненно меньше, чем в разгар ежовщины в СССР.[33] Максимальный террор Гитлер развил во время войны, когда у нас он как раз ослабел. Максимальное истребление Гитлер производил в отношении не германских граждан. Они как военнопленные или иностранные граждане по законам войны и должны были содержаться в заключении. А что делалось в заключении, было подавляющему большинству немцев неизвестно. У нас максимумы террора были в мирное время (коллективизация, ежовщина), когда арестовывались не граждане других стран во время войны, а наши собственные товарищи по партии, родственники и т. д. Аресты проводились в неслыханном масштабе, в особенности в высшей партийной прослойке.
Почему не было протеста? Сколько-нибудь мыслящий человек не мог не понять, что творится вопиющее беззаконие. Но протест против него был неэффективен (ввиду колоссального полицейского аппарата) и остался бы неизвестен. Если бы кто-либо подобно героическим американцам, сжегшим себя в знак протеста против войны во Вьетнаме, поступил бы аналогично, то это даже не было бы зарегистрировано как самоубийство, так как примерно с тридцатых годов самоубийство не регистрировалось. Это оказалось бы нецелесообразным: большинство людей, в том числе и я, включая решительных критиков советской системы, полагали что известное количество виновников было («бонапартийский заговор» Тухачевского, по аналогии с Испанией – шпионы и диверсанты). Что мы готовились к возможной борьбе с Гитлером и меньшее зло – Сталина – предпочитали большему злу. Но это рассуждение, допустимое для широкой публики, не оправдывало бездеятельности партийных кругов, так как истребление высшей партийной прослойки принимало такие размеры, что никаким объяснениям, кроме чистого деспотизма Сталина, не поддавалось.
Конечно, среди высших партийцев должна была образоваться хунта по ликвидации зарвавшегося деспота или должен был появиться хотя бы один герой, который просто кулаком по переносью должен был уложить изверга. Ни хунты, ни героя не нашлось. И в этом – величайшее осуждение коммунистической партии. Не людям, прожившим при деспоте и не пытавшимся даже его свергнуть, обвинять людей, не сумевших свергнуть своего деспота. В Германии были реальные заговоры против Гитлера. У нас, к великому сожалению, даже ни одного заговора не было. Партия львов превратилась в партию баранов.
Само собой разумеется, что американцы, старавшиеся расположить к себе немцев, будущих союзников перед сталинской агрессией, не заслуживают осуждения, так как и при Хрущеве были до срока амнистированы многие немецкие преступники, осужденные нами же. Они были выпущены в расчете на то, что Аденауэр пойдет на эту приманку и согласится признать ГДР или новые границы.
Заключение
На вопрос, как мог прогрессивный юрист Эрнст Янинг принимать участие в правительстве Гитлера, отвечу другим вопросом: как могли гуманные люди поддерживать правительство, губившее крестьян, истреблявшее заложников и военнопленных и, наконец, собственных товарищей? Как могут сейчас, после всех разоблачений существовать вполне порядочные как будто люди, поддерживающие авторитет Сталина и утверждающие, что когда-нибудь ему снова воздвигнут памятник?
«Люди лучше учреждений», – сказал наш великий гуманист Кропоткин, имея в виду царское охранное отделение. Можно сказать: «люди лучше убеждений». И самые страшные организации могут заключать людей, а убеждения разделяться людьми, которых мы считаем хорошими. Во время войны, не допуская измены с нашей стороны ни при каких обстоятельствах, у нас призывали немцев перейти на нашу сторону.
Сейчас в романе Никулина «Мертвая зыбь» идеализируется старый царский генерал, перешедший на службу в ГПУ в качестве шпиона и провокатора. Но ведь и в отношении Германии дело кончилось грандиозным обманом. В широковещательных уверениях Сталин говорил, что мы воюем не с немецким народом, а с Гитлером и нацизмом. А в результате от
