бою мы, видите ли, тверды, а вне его – слабы. Милуем, прощаем, щадим, берем под покровительство благочестивых монахинь, спасаем жен и дочерей аристократов, освобождаем пленных, выпускаем на свободу священников». Симурден в беседе с Говэном прямо упрекает его, что пощаженные им враги сделались главарями банд.

Если образ Лантенака был надуман Гюго, то так же надуман был и его поступок. Ведь если бы даже было все так, как написано в романе, и Лантенак, видя горе матери, решил спасти детей, не было бы никакой необходимости в самопожертвовании: он просто передал бы ключи от железной двери матери и та, конечно, выполнила бы все это дело не хуже его, старика. Это все для романтики. Но поставим вопрос прямо: правильно ли поступил Говэн, выпустив после такого поступка старика, зная, что ранее пощаженные им шуаны сделались потом главарями банд? Мы знаем аналогичные случаи и из нашей революции: генерала Краснова выпустили на честное слово, а он потом возглавил контрреволюцию на юге.

Действительно, главным доводом в пользу революционного террора является вероломство контрреволюционеров, которые часто считают, что они должны твердо соблюдать слово в отношении «своих», но по отношению мятежников, пошедших против законного монарха, правила чести не приложимы. Взаимная жестокость и вероломство все усиливается, что и приводит к обычной ожесточенности гражданских войн. И, как всегда, понятие «двух лагерей» даже в это время не сохраняется строго. И у нас, кроме белых и красных, были «зеленые» махновцы и проч., имевшие прочную базу в крестьянстве, которое страдало и от белых, и от красных. Вандея ведь только возглавлялась аристократами, массу же составляло крестьянство, называвшее буржуазию «брюхатым» и ненавидевшее буржуазию, представителей города, больше, чем своих местных аристократов. Можно ли поэтому возлагать всю ответственность за Вандею на отдельных личностей, считать, что с их гибелью прекратилось бы кровопролитие и что, следовательно, выпуск на свободу Лантенака обозначает гибель массы людей. Конечно, нет: с гораздо большим правом можно сказать, что сохранение многих жизней было бы следствием убийства таких фигур как Марат, Робеспьер и Сен Жюст, фанатичных палачей революции.[52]

Для победы революции было бы всего лучше, если бы террора вовсе не существовало, но в определенные моменты истории террор бывает не организованным, а стихийным: сентябрьские убийства во Франции, махновщина в нашу гражданскую войну, истребление власовцев, попадавших в плен к нашим солдатам во Вторую мировую войну (вопреки запрещению убивать пленных). Организованный террор имеет по крайней мере три источника: 1) локализация и смягчение стихийного террора, с целью постепенной его ликвидации: такова, видимо, была мысль Дантона при организации Революционного Трибунала; 2) паника руководителей (у нас – расстрел заложников после покушения на убийство Ленина); 3) удобный метод расправиться со своими политическими соперниками. Несвоевременная попытка ликвидации террора путем убийства главы террористов (Шарлотта Кордэ) или попытки ликвидации системы террора (жирондисты) часто кончается гибелью без всякой пользы для дела, но честь и слава тем, кто пытается ликвидировать систему ужаса. Даже если бы Лантенак был подлинно тем чудовищем, которым он изображен у Гюго, поступок Говэна следует одобрить. Если Лантенак оставался чудовищем, так он был бы не способен на такое самопожертвование; а если оказался способен, значит он перестал уже быть тем чудовищем, каким был до этого. И какое впечатление могло бы то или иное решение произвести на крестьянские массы шуанов? Если бы Лантенак был казнен, они имели бы право сказать: «Воюют буржуи с аристократами, им дела нет до крестьянских детей, а видно, нашему-то маркизу жизнь наших ребят ближе, если он своей жизнью пожертвовал, чтобы спасти неизвестных ему и чуждых по классу ребят: бей буржуев, да здравствует король!»

Крупные успехи в деле борьбы с вандейским мятежом были достигнуты реальным прообразом Говэна, Гошем, и не вопреки его гуманности, а благодаря этой гуманности. И в нашей революции, мы знаем, ужасный и бессмысленный террор в Крыму (истребление пленных офицеров) не предотвратил кронштадтского мятежа. Подняли бунт, как известно, матросы, многие из которых принимали активное участие в революционном терроре. И прекращение мятежей в России произошло не благодаря ликвидации кронштадтского мятежа, а благодаря введению нэпа, давшего реальное смягчение внутренней напряженности. Система террора была восстановлена Сталиным, и мы знаем, с какими ужасными результатами – XX Съезд Коммунистической партии твердо установил, что террор ежовщины был абсолютно вредным и способствовал только ослаблению нашей обороноспособности (для беспартийных, в общем, это было ясно и до съезда партии), а если Россия все-таки выдержала, то тут не обойтись и без старого изречения Тютчева:

«Умом Россию не понять».

Сейчас, к счастью, террор прекратился, надо думать, навсегда. Может быть, даже наблюдается избыток «милосердия» в смысле призыва амнистировать всех прежних преступников. Это тоже крайность: надо соблюсти истинную середину между террором и полной маниловщиной, иначе вся наша культура зарастет буйными сорняками, как это уже случилось в биологии, философии, экономике, партийном аппарате и проч.

В свете современных событий великолепный роман В. Гюго является подлинным пророчеством.

Дополнение. Мне пришло в голову еще одно соображение, Аргумент, что выпущенные на свободу крупные деятели контрреволюции используют свою свободу для продолжения борьбы кажется неотразимым для оправдания суровости, но на самом деле это не так. Я не знаю, как дело было с Красновым, но могло быть так. Противник революции, захваченный в плен и выпущенный на честное слово (обещая прекратить борьбу), узнает, что произошли совершенно не обоснованные и нелепые акты террора: у нас после покушения на убийство Ленина прямая виновница покушения Каплан по непосредственному приказу Ленина была пощажена, а впавшие в панику руководители во главе с Дзержинским расстреляли ни в чем не повинных несколько сот заложников, «в порядке красного террора» как представителей класса. В числе расстрелянных был, например, выдающийся священник, философ Орнатский.

В этом случае, естественно, возникает дилемма: обязан ли человек соблюдать слово по отношению к правительству, истребляющему людей без всякой вины с их стороны? Совершенно та же дилемма возникает после крымского террора: офицеры, которым была торжественно объявлена амнистия, были поголовно истреблены, независимо от их виновности или невиновности в содеянных преступлениях. Основанием для лояльности после этих событий могло быть не моральное (бесспорное выполнение слова), а чисто рациональное.

Во всех этих случаях террор не предупреждает контрреволюционные выступления, а придает им моральное оправдание.

Ульяновск, 22 июня 1956 года

Идеология де Сент-Экзюпери

По книге «Carnets»[53]

I

1. Книга «Карне»

Книга «Карне» (записные книжки) Сент-Экзюпери возбудила много споров у почитателей покойного, так как в ней, как и в его незаконченном романе «Цитадель», содержатся высказывания, как будто симпатизирующие фашизму. Эти записи делались им для себя и содержат наиболее интимные его мысли.[54]

Чтение «Карне» оставляет глубокое впечатление. Я без колебания

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату