Сильный порыв ветра вновь облепил лицо и одежду комьями снега, Бетховен злобно буркнул и вспомнил, что сказал отец, когда узнал о бегстве своей матери из монастыря, куда её поместили за неизлечимую склонность к пьянству: «Мы из благородной семьи!» Так, кажется. Когда же это было? Ну да, с тех пор пятьдесят лет прошло, но сегодня слова пьяного отца в каком-то смысле сохранили своё значение.
Как бы то ни было, но нужно спасать ни в чём не повинного мальчика. Вроде бы ему не в чем себя упрекнуть. Он поместил Карла в пансион к славным людям, с которыми когда-то сам водил знакомство.
Однако Бетховен быстро утратил веру в воспитательные методы достопочтенного патера Фрёлиха из Мёдлинга, так как ему стало известно, что его преподобие использовал мальчиков для удовлетворения своих противоестественных наклонностей, а потом поочерёдно клал их на скамью и палкой вбивал уважение к Церкви и государству. Он тогда забрал Карла оттуда, чтобы дать ему домашнее воспитание и хоть в чём-то заменить отца. Однако через несколько дней мальчик опять сбежал к матери! Пришлось прибегнуть к помощи полиции, вернувшей Карла в пансион.
Бернард ждал его в здании Сословного суда, и слушание, видимо, уже было назначено, поскольку при появлении Бетховена господин Гочевар, представлявший интересы Иоганны — она сама, слава Богу, отсутствовала, — немедленно удалился в зал заседаний.
Но что с Бернардом? Он явно чем-то недоволен или расстроен. К сожалению, его сейчас не расспросишь. Бетховен тяжело вздохнул и низко поклонился трём судьям в напудренных париках и роскошных мантиях.
Сидевший в середине, видимо, обратился к участникам процесса, так как Гочевар и Бернард почтительно поклонились.
— Представителем госпожи Иоганны ван Бетховен является господин Гочевар.
— Истинно так, ваша честь.
— Кто вы по профессии?
— Придворный писарь.
— Секретарь, отметьте. Далее, здесь присутствует капельмейстер и композитор Людвиг ван Бетховен. А кто вы?
— Моё имя Карл Бернард. Я — редактор «Венской газеты» и пришёл сюда, чтобы оказать помощь моему другу Людвигу ван Бетховену. Он... он может читать по моим губам.
— Допускается. Запишите в протокол имя господина редактора Бернарда. Переходим к рассмотрению дела. Первым просил дать ему слово господин Гочевар. Вы ведь родственник госпожи ван Бетховен?
— Смотря что понимать под этим словом. — Гочевар повёл широкими плечами. — Моя мать — сводная сестра матери госпожи ван Бетховен.
— Ах, вот как. Прошу вас, господин Гочевар.
— Высокий суд по делам дворянского сословия...
— Почему вы так это подчёркиваете? Вы имеете какое-то отношение к поданному в суд прошению?
— Какому прошению, ваша честь?
— Продолжайте.
— Конфликт, возникший из-за подопечного Карла ван Бетховена, я, ваша честь, в своём стремлении к подлинной объективности подробнейшим образом описал и чуть позже представлю свои записи со всеми необходимыми приложениями в распоряжение высокого суда. Поэтому в своей речи я намерен ограничиться лишь изложением сути дела и потому...
Бетховен не сводил глаз с губ Бернарда, которые, к его удивлению, были плотно сжаты.
— Высокий суд! У господина ван Бетховена, по моим сведениям, было три брата. Ни в коем случае не желая принизить их выдающиеся качества, тем не менее должен отметить, что все трое отличались некоторыми странностями. Не представлял собой исключения и покойный Карл ван Бетховен. Столь откровенное высказывание никак не может ущемить честь господ Бетховенов, оно неопровержимо доказывается тем, что в своих поступках они далеко не всегда руководствовались разумом и зачастую впадали в крайности. Господа Людвиг и Карл ван Бетховены, несмотря на связывавшие их братские узы, скорее относились друг к другу достаточно плохо, и господин Карл ван Бетховен менял своё отношение к господину Людвигу ван Бетховену лишь в тех случаях, когда ему требовались деньги. Да, высокий суд, и в связи с этим я смею утверждать, что мальчик Карл ван Бетховен являлся для обоих братьев своего рода товаром.
Бернард вскинул руку, но председатель суда жестом остановил его.
— Госпожа ван Бетховен в своём прошении подчёркивает, что господин Людвиг ван Бетховен сумел убедить Главное ведомство по делам опеки предоставить это право исключительно ему. Я не призываю вас, высокий суд, принимать во внимание материнские чувства, хотя, безусловно, с госпожой Иоганной ван Бетховен поступили весьма жестоко. Нет, я также не собираюсь оспаривать то обстоятельство, что господин Людвиг ван Бетховен был довольно добр к мальчику. Однако из-за присущих ему, как уже было сказано ранее, некоторых странностей и физического недостатка он не мог уделять воспитанию мальчика должного внимания, что не могло не отразиться на его поведении. Об этом свидетельствует приведённое в деле высказывание господина патера Фрёлиха из Мёдлинга.
— Позволю себе заметить, высокий суд, — как бы вскользь с поклоном обронил Бернард, — что к делу приобщено заявление просителя Людвига ван Бетховена, опровергающее оценку господина патера.
— Нам это известно, — важно кивнул судья. — Мы слушаем вас, господин Гочевар.
— Уже было сказано, что воспитание мальчика как в физическом, так и в духовном отношении оставляло желать лучшего. Вместо носового платка он зачастую пользовался промокательной бумагой, а так как господин Людвиг ван Бетховен холост, похоже, никто не заботился о чистоте белья и правильности осанки его подопечного. О религии мальчик получает совершенно превратные представления, в пансионе абсолютно не занимался Законом Божьим, высказывает дерзкие мысли относительно свободы и независимости и в будущем явно способен заняться антигосударственной деятельностью. Именно поэтому мы просим высокий суд или заставить господина Людвига ван Бетховена полностью отказаться от своих прав на опекунство, или, по крайней мере, побудить его разделить эти обязанности с матерью несчастного мальчика.
Гочевар передал судьям свои записи, поскрёб свой крючковатый нос, который Бетховен сразу же окрестил клювом стервятника, и нарочито скромно отошёл назад. Председатель суда тут же обратился к противоположной стороне:
— Теперь, господин Бернард, я вынужден прибегнуть к вашим услугам. Спросите у господина Людвига ван Бетховена, каким образом его подопечный ускользнул из-под его опеки?
Губы Бернарда плавно задвигались, и Бетховен сразу же ответил:
— Не знаю. Во всяком случае, он сбежал к своей матери.
— И какие же причины побудили его к этому поступку?
— Вероятно, страх перед наказанием. Он грубо обругал посыльного и кое-что украл у меня.
— Деньги?
— Да, ваша честь, деньги, на которые он купил себе сладости.
— Он снова в пансионе?
— После сурового
