Те, кто вышел сегодня на берег, берегли священные ножи как зеницу ока. Через три месяца им предстояло вновь нанести себе раны, воззвав к магии крови, чтобы соединить ноги в хвост и отправиться домой, на морское дно. До этого момента лезвие не должно было коснуться ни одного предмета из мира смертных, иначе секирн терял волшебную силу и не мог вернуть хозяину истинный облик, поэтому сильдройры заворачивали свои ножи в сброшенную кожу и прятали в сундуки.
Улла заметила странные взгляды, которые бросали на нее Сигне и Роффе, но задуматься об этом не успела – подали кареты. Экипажи были отделаны серебром и золотом, на блестящих лакированных дверцах красовался герб королевского рода сильдройр. Правда, обитателям суши эта символика ни о чем не говорила. Увидев лошадей – огромных, серых в яблоках, с черными тюленьими глазами, – Улла и Сигне изумленно ахнули, а Роффе согнулся пополам от смеха. Для него все эти чудеса были не в новинку.
Вскоре уже кареты с грохотом мчались по широкой дороге, что тянулась вдоль берега и вела в Зёндермейн. Город, примостившийся на белых утесах, которые сильдройры называли Осколками Луны, был хорошо виден им с моря. Звон массивных колоколов на церковных башнях, зачарованных магией сильдройр, по слухам, призывал к покаянию даже самых отъявленных грешников. Однако Улла не смотрела по сторонам и почти ничего не соображала, так сильно захлестнули ее собственные ощущения – мягкость сиденья под ягодицами, легкое трение юбок о ноги, дорожная тряска. При каждом толчке сильдройры вскрикивали и хватались за бока, опьяненные всей этой странной новизной.
Подпрыгивая на булыжной мостовой, экипажи пронеслись через торговую часть города, шумную и суетливую, и, миновав высокие ворота, подъехали к великолепному дворцу. Окруженный могучими соснами, белый с серебром, словно жемчужный, излучающий собственную магию, о, как он блестел на солнце! Его шпили были такими тонкими, что, казалось, сломаются от первого дуновения ветра. Оконные переплеты, балконы, перила были вырезаны столь искусно, что едва ли казались каменными, а скорее напоминали тонкую морозную вязь. Над всем ансамблем горделиво возвышалась легендарная Башня прорицателей. Ученые мужи со всех стран собирались в ней, чтобы вместе с лучшими королевскими мудрецами и советниками обсуждать важные открытия и явления. Улле с трудом верилось, что перед ней – творение человеческих рук.
– Многие аристократы проводят здесь лето, – заметил Роффе, кивнув в сторону вереницы других экипажей. – Они думают, мы прибыли из дальних южных земель.
Когда лакей распахнул дверцу кареты, снаружи их ожидал Калле, самый старший из принцев. Он дал девушкам последнее напутствие:
– Веселитесь сколько угодно, – сказал Калле, пока они медленно поднимались по широким ступеням крыльца. Их тела еще не вполне обрели уверенность, ступни сквозь подошвы туфель ощущали холод мрамора. – Но помните, что существа эти очень хрупкие. Не проливайте человеческую кровь. Не привлекайте к себе внимания. – Его взгляд отчего-то задержался на Улле.
Они прошли через две пары высоких узких дверей и оказались в просторном холле, обрамленном плавно изогнутыми лестницами, которые сходились вверху на широкой площадке. И снова ступени, снова от непривычной нагрузки мелко подрагивают мускулы, и опять сильдройры хватаются за перила, удивленные тяжестью собственного веса, грузом одежд. Наконец, они преодолели подъем, и их взорам открылся вытянутый зал для аудиенций, полный людей.
Там были мужчины и женщины из самых разных королевств, одетые в изысканные шелка и кружева. Их запястья сверкали драгоценностями, туфли – золочеными каблуками. Уллу поразило, как сильно эта публика отличалась от мощных хедьютов с их покатыми плечами, увесистыми кулаками и обветренными лицами. Сейчас она видела изнеженные, надушенные тела людей, не знавших работы.
С появлением сильдройр в зале воцарилась тишина. Вспомнив предостережение Калле, Улла едва не рассмеялась. Ну разве могли они не привлекать внимания? Несмотря на опасливую сдержанность, морской народ передвигался с изяществом, которому смертные могли только позавидовать. При ходьбе их стройные фигуры плавно покачивались, подобно воде, а руки и ноги напоминали гибкие водоросли.
Как полагалось, они поприветствовали человеческого короля учтивыми поклонами и реверансами. В свою очередь, он принял братьев с большим теплом. Ну, еще бы! Несмотря на причудливые одеяния и странный акцент, каждый год сильдройры привозили королю такие сокровища, каких он прежде не видывал. Калле сделал знак слугам, и те вынесли три сундука с жемчугом. В первом сундуке жемчужины сияли белизной, точно снег; во втором были серыми, как грозовые тучи, а жемчуг в третьем сундуке был темнее безлунной ночи. Далее последовали сундуки с монетами, оружие в ножнах, усыпанных драгоценными камнями, тяжелые золотые подносы. Человеческий король, сияя от радости, налил в серебряную чашу вина. Он даже не догадывался, что все эти сокровища добыты с затонувших кораблей и что это – дары мертвецов, чьи кости гниют на морском дне. Впрочем, какая разница смертным? Богатство есть богатство.
Среди всей королевской свиты, восхищенно разглядывавшей очередной дорогой подарок, восторга не проявлял лишь один юноша. Он стоял позади трона рядом с бородатым стариком, у которого через плечо была надета шелковая лента с дымчато-синим сапфиром, знаком прорицателя. Юноша был одет в черное, но волосы его были еще чернее, и он смотрел прямо на Уллу, напряженно и пристально. Улла выдержала этот взгляд, рассчитывая, что он отведет глаза, однако юноша этого не сделал, и ей вдруг показалось – хотя она и сознавала, что это невозможно, – будто они уже где-то встречались.
Король хлопнул в ладоши. Двери в пиршественную залу распахнулись, и знать в порядке старшинства направилась к столам. Минуя двери, из-за которых доносились странные запахи человеческой еды, Улла обернулась и увидела, что юноша в черном все еще наблюдает за ней.
Сильдройры угощались и танцевали, впервые подносили к губам кубки с вином. Смеялись и так же, как обитатели суши, притопывали ногами в такт барабанам и скрипкам. Смертных тянуло к ним, как магнитом; кровь приливала к разгоряченным щекам людей, дыхание сбивалось, глаза блестели от вожделения, и к концу вечера одна молодая человеческая девица сидела у Роффе на коленях, а другая крепко прижималась к его плечу.
Улла заметила, что Сигне страдает, однако от нее не укрылось и то, что подруга старается скрыть свою боль.
– Ты знала, зачем он позвал нас с собой, – мягко напомнила она.
Не ради любви, а из-за магии. Для того, чтобы певицы помогли ему преуспеть в задуманном.
Сигне дернула сверкающим плечом. Она убрала волосы в высокую прическу при помощи двух сапфировых гребней и была одета в синее платье с тугим корсетом. Материя струилась по линии груди, словно волна, плечи оставались обнаженными. Сколько раз Улла видела плечи Сигне? Почему же теперь, в обрамлении шелка, они выглядели совершенно иначе?
– Он явно собирается поразвлечься, – с напускной непринужденностью бросила Сигне.
– Тебе тоже не мешало бы, – отозвалась Улла, взяла Сигне за руку и потянула в круг танцующих – ощутить жар человеческих тел, окунуться в безумную кутерьму их короткой жизни.
Позже, когда свечи уже догорали и Улла сбросила тесные туфли, когда заплела влажные волосы в косу, изумляясь капелькам пота, выступившим на шее, когда кровь в жилах забурлила от вина, а из каждого темного уголка слышался приглушенный смех и страстные вздохи, она прислонилась к стене, оттолкнув кого-то
