Король Лир ехал первым, выглядел он величаво и почти молодо – высоко поднятая голова, над которой веял синий плюмаж шлема, походивший больше на знамя, чем на пучок перьев. Я собиралась поехать с Молли, однако, когда проходила мимо него, король склонился в седле, и оторвал от земли, и усадил перед собой.
– Ты будешь направлять меня, маленькая, и составлять мне компанию, пока мы не достигнем леса, – сказал он.
Я почувствовала гордость, но и страх тоже, ведь король был так счастлив, а я знала – он направляется навстречу смерти, желая поквитаться за рыцарей, которых отправил биться с грифоном. Я не пыталась предостеречь его. Он меня и слушать не стал бы, это я тоже знала. Ни меня, ни бедную старую Лизен.
По пути король рассказывал мне о грифонах.
– Если ты когда-нибудь повстречаешь грифона, маленькая, помни, на драконов они не похожи. Дракон – это просто дракон; когда он налетит на тебя, сожмись в комок, но не теряй головы и ударь его в подбрюшье, – и победа будет за тобой. Но вот грифон… Грифон – это два нисколько не схожих между собой существа, орел и лев, слитые в одно каким-то богом, который обладает присущим богам чувством юмора. И оттого в груди грифона бьется сердце орла, но также и сердце льва, и если ты надеешься уцелеть в сражении с ним, тебе придется пронзить оба, – говорил он весело и крепко удерживал меня в седле перед собой, повторяя и повторяя, как это водится у стариков: – Два сердца, никогда не забывай об этом, а то многие забывают. Сердце орла и сердце льва – орлиное сердце и львиное. Никогда не забывай, маленькая.
Мы проезжали мимо пасших овец и коз людей, которых я знала, и они махали мне руками, и окликали, и выкрикивали шуточки и так далее. Короля Лира они приветствовали тоже, но не кланялись ему и шапок не снимали, поскольку не узнавали его, никто же не знал короля в лицо. Его это, по-моему, радовало, – что также, я думаю, отличало нашего короля от большинства других. Впрочем, он был единственным знакомым мне королем, поэтому наверняка ничего сказать не могу.
Телес, казалось, потянулся к нам еще до того, как мы приблизились, длинные, похожие на пальцы тени пролегли по пустым полям, листья дубов мерцали и перемигивались, хоть никакого ветра не было. Каждый лес обычно шумен и днем, и ночью, нужно просто стоять на месте и слушать птиц, букашек, ручьи и прочее, но Телес всегда безмолвен, безмолвен. И оно тоже тянулось к нам, его безмолвие.
Мы остановились там, откуда до леса можно было добросить камень, и король Лир сказал мне:
– Здесь мы расстанемся, маленькая. – И спустил меня на землю так осторожно, точно птичку в гнездо усаживал. А затем обратился к Шмендрику: – Я не настолько глуп, чтобы пытаться помешать тебе и Суз последовать за мной… – Он так и называл Молли моим именем, только им, не знаю уж почему. – Но именем великого Никоса, именем нашей долгой и драгоценной дружбы я запрещаю тебе…
Тут он замолчал и очень надолго, и я испугалась, что король снова забыл, кто он и зачем оказался здесь, ведь такое уже бывало. Однако он все-таки продолжил голосом молодым и звонким, как у одного из тех сумасшедших оленей:
– Я приказываю тебе ее именем, именем леди Амальтеи, не помогать мне ничем с того мгновения, как мы минуем самое первое дерево, но предоставить самому совершить мое дело. Мы поняли друг друга, милые моему сердцу товарищи?
Шмендрику его слова ничуть не понравились. Это и без всякой магии было видно. Даже я понимала, что он задумал взять, едва они повстречают грифона, ход сражения в свои руки. Однако король Лир смотрел ему прямо в лицо молодыми синими глазами и чуть улыбался, и Шмендрик просто-напросто не знал, как поступить. Сделать он ничего не мог, и в конце концов кивнул и пробормотал:
– Если такова воля Вашего Величества.
С первого раза король его не расслышал и попросил повторить.
Затем все они попрощались со мной, поскольку идти с ними дальше мне было не дозволено. Молли сказала, что знает: мы еще увидим друг друга, а Шмендрик, что у меня есть все задатки воинствующей королевы, да только он уверен: мне хватит ума, чтобы ею не стать. Ну а король Лир… Король Лир сказал очень тихо, чтобы никто не услышал:
– Маленькая, если бы я женился и ждал дочери, то просил бы лишь об одном: чтобы она была такой же отважной, доброй и верной, как ты. Помни об этом, а я буду помнить тебя до конца моих дней.
Все было замечательно, я жалела только, что мать с отцом не услышали, какие слова говорят мне эти взрослые. Но потом они поворотили коней и поскакали к Телесу, втроем, и только Молли обернулась, чтобы посмотреть на меня. Думаю, она хотела увериться, что я не последовала за ними, мне же полагалось вернуться домой и ждать там, пока не станет известно, живы мои друзья или мертвы и сможет ли грифон пожирать и других детей. Все закончилось.
Может быть, я и пошла бы домой, позволив всему закончиться, – если бы не Малька.
Вообще-то, ей полагалось овец пасти, а не меня, – исполнять свою работу подобно королю Лиру, который поскакал к грифону, чтобы исполнить свою. Однако Малька и меня считала овцой, да еще и самой глупой, непутевой овцой, какую ей когда-нибудь приходилось охранять, вечно убредавшей навстречу новой опасности. Пока мы ехали к Телесу, она спокойно трусила рядом с кобылицей короля, но теперь мы остались одни, и Малька принялась носиться и скакать вокруг меня, громко лая и сбивая меня с ног, – она всегда так делала, если считала, что я нахожусь не там, где должна, как она считала, быть. Увидев, как она летит на меня, я всякий раз поджималась, да толку-то.
А едва я поднималась с земли, она хватала меня зубами за подол и тянула в ту сторону, в какую мне, по ее мнению, полагалось направиться. Однако на этот раз… на этот раз она вдруг замерла, словно забыв обо мне, и уставилась на Телес, вытаращив глаза так, что белки показались, и в горле ее что-то негромко заклокотало, – я и не думала никогда, что она умеет издавать такой звук. А миг спустя понеслась к лесу, прижав большие рваные уши к шее, и из
