я бы открылась ему. Но поскольку офис Luxis был банальнейшей конторой со скучными белыми стенами, серым ковровым покрытием и черными пластиковыми столами, я поделилась с ней, своей пустоглазой коллегой.
– Неужели у тебя никогда такого не было? – допытывалась я. – Когда у тебя хотели купить имплантаты, но ты понимала, что не имеешь морального права их продавать?
– Вот еще! Кто тебе вообще внушил такие глупости? Ты знаешь, какой у Дениса был случай? Он продал новую грудь женщине из хосписа!
Сначала мне показалось, что я ослышалась.
– Что?
Но Алена и не думала шутить:
– Да. Инесса ему за это премию выписала. За находчивость. Эй, подруга, ну что за взгляд? Все мы тут не белые пушистые кролики.
– Я просто не понимаю… Зачем пациентке хосписа понадобилась операция по увеличению груди?
– Это был хоспис для онкологических больных. Ей поставили четвертую стадию. Кажется, неоперабельная опухоль на матке. Ну а Денис пару дней работал там волонтером. Ну чтобы убедиться, есть там чего ловить или нет.
– Просто потрясающе, – меня даже затошнило.
– Не знаю, как ему удалось с ней договориться. У него фирменный подход к женщинам.
– Да уж, мне приходилось наблюдать.
– В общем, она решила прожить последние дни обновленной. Конечно, никто не разрешил бы ей делать операцию. Но деньги решают многое. А в деньгах она не нуждалась.
– Что же она тогда делала в хосписе? – я обрадовалась нестыковке фактов, внушающей надежду, что эффектная байка – ложь.
– Вот такая придурь. Ей сделали операцию, и знаешь, что самое интересное? Врачи давали ей не больше месяца, а в итоге прожила она почти год!
– Но получается, что он манипулировал чувствами смертельно больного человека! – возмутилась я. – Заставил ее еще больше страдать. Терпеть адскую боль, носить компрессионное белье. И в этом не было никакого смысла!
– Ну почему же? – Алена томно зевнула. – Во-первых, она умерла счастливой. А во-вторых, в самом конце у нее случился роман. Она познакомилась с мужчиной по Интернету.
– Бред. Все это смахивает на сценарий Родригеса.
– Это Москва, солнышко, – ухмыльнулась она.
Однажды в понедельник моя сестра Челси решила стать великим рок- музыкантом. Догадалась я об этом по косвенным признакам. В половину девятого утра стены нашей квартиры сотряслись от адского грохота. Минувшим вечером я ужинала с потенциальной клиенткой и за ее исповедью о мужиках-козлах, не оценивших ее уникальность и с равнодушием игроков в блек-джек растранжиривших ее молодость, мы уговорили бутылку темного рома, почти не закусывая. Из ресторана перебрались в караоке, и четыре раза подряд проорав песенку Лолиты Милявской «Пошлю его на», а потом еще два раза «Like a virgin» Мадонны, она наконец решилась, внесла предоплату, и, чувствуя себя победительницей, я вызвала такси. Вернулась домой под утро, с ног валилась от усталости, рухнула в кровать, даже не смыв тональный крем. Мне показалось, что моя голова едва коснулась подушки, когда вдруг случилось ЭТО.
Кровать завибрировала, грохот в черт знает сколько децибел обрушился на голову железным кулаком, я даже сразу не поняла, что это музыка, спросонья мне показалось, что нам не повезло стать жертвами террористического акта. На метр подскочив вверх, я сунула ноги в тапочки, по-совиному округлила глаза и по-детски потерла их кулачками.
Что такое, что это?
Немного придя в себя, поняла, что странная какофония доносится из соседней комнаты. На всякий случай вооружилась чугунным подсвечником, на цыпочках подкралась к двери, осторожно потянула ее на себя… уж не знаю, чего я ожидала там увидеть. Но в реальности увидела Челси, свежую, бодрую, ярко накрашенную, в странных полосатых носках – она скакала по комнате, стоявший на подоконнике магнитофон вибрировал и грохотал, а в руках моей сестры были барабанные палочки, и она колотила ими по чему придется – стенам, батарее, жестяным банкам из-под печенья, паркету, собственным коленям. А еще она пела – вернее, издавала отвратительные гортанные звуки. Словно ржавая консервная банка катилась вниз по мраморной лестнице, а потом кто-то резал свинью, и та истошно визжала, а потом старая ворона хрипло скандалила с дворовыми товарками, а потом… в общем, это было мерзко.
Я так растерялась, что не сразу сообразила, что делать. А Челси еще и подмигнула мне и невозмутимо улыбнулась – теперь она «пела» не в никуда, а обращаясь к единственному невольному зрителю. Да еще с таким довольным видом, словно ждала оваций и криков «Бис!»
Метнувшись к подоконнику, я выключила магнитофон. Голова раскалывалась, казалось, в глаза кто-то швырнул горсть песку.
– Прекрати немедленно! – возопила я. – Ты знаешь, сколько сейчас времени?!
– Конечно, знаю, – невозмутимо ответила нахалка, – почти девять. Все приличные люди давно ушли на работу. А ты сама много раз говорила, что не намерена считаться с лодырями и лежебоками.
– А, собственно, почему ты не в школе?
– А, собственно, плевать я теперь хотела на школу, – в тон мне ответила Челси. – Я стану рок-звездой. А рок-звездам образование только во вред.
Я обессиленно опустилась в кресло и сжала виски ладонями. За что мне все это, ну за что?
– Может, тебе водички принести? – услужливо предложила Челси. – Или текилы? У меня в заначке есть бутылочка. Хорошо, что в России алкоголь может купить кто угодно, хоть пятилетний малыш. Продавщицам плевать.
– За что ты так меня ненавидишь? – без эмоций поинтересовалась я.
– Ну что ты, я тебя как раз люблю. Вот стану рок-звездой, буду присылать тебе контрамарочки в самый первый ряд.
– Вообще-то это был риторический вопрос. И рок-звездой ты не станешь никогда. А теперь быстро марш в школу. И постарайся вести себя потише. Потому что, если разбудишь меня еще раз, я за себя не ручаюсь.
Но Челси всегда слышала только то, что хотелось ей.
– Это почему это не стану? – надула губы она. – Я уже четыре песни написала. Я даже спать не могу, эта энергия так и прет из меня. Настало время поделиться ею с другими.
– От того, что ты называешь музыкой, у любого нормального человека случится в лучшем случае запор. Это отвратительно. Никогда бы не подумала, что у тебя такой противный голос.
– А может быть, я ненавижу тех, кого ты считаешь нормальными! – прищурилась Челси. – Может быть, меня от них всегда воротило! Нормальный человек! Да это, если хочешь знать, для меня самое обидное ругательство!.. Нет, моя музыка не для нормальных, а для сумасшедших, таких же, как я сама! Для пиратов, поэтов, хиппи, странников, мятежников, революционеров, романтиков, мечтателей!
– Ну-ну, – усмехнулась я, – только вот если тебя отчислят из школы, я тебя дома запру. Будешь молотить барабанными палочками по стенам, опустошать мою алкогольную заначку, визжать дурниной и на этом основании почему-то считать себя романтиком и пиратом. Пока не превратишься в городскую сумасшедшую с комплексом Наполеона и хронической язвой желудка.
– Я тебя ненавижу, – она сказала это не с обычным истерическим апломбом, а тихо и серьезно. – Просто ненавижу, так и знай.
Покачав головой, я молча вышла из комнаты. Сон как рукой сняло. Мне было не по себе. У нее были страшные, совершенно сумасшедшие глаза.
И ведь не зря мне стало не по себе.
Не прошло и двух недель, как мяч вернулся на мою половину поля.
Никогда не думала, что моя интуиция развита настолько хорошо. Обычно погруженные в себя мечтатели вроде меня обращают внимание на предмет только в том случае, если он падает им на голову. Всю жизнь я была настолько равнодушна к деталям, что хронически теряла ключи и
