важные визитные карточки, забывала даты, быстро отпускала из памяти мелькнувшие на горизонте моей жизни лица, не вела менструальных календариков и трижды чуть было не устроила пожар, забыв выключить утюг.
Но в тот вечер я сразу поняла: что-то не так. Стоило мне войти в квартиру, как странное ощущение неправильности происходящего опустилось на мою голову безжалостным кулаком. Я и до сих пор не могу объяснить, что это было, откуда взялось это предчувствие катастрофы.
Может быть, что-то из области тонких энергий.
Может быть, я просто почувствовала запах его духов – едва различимый, чтобы констатировать его наверняка, но все-таки вполне убедительный, чтобы неприятно засосало под ложечкой.
Вот что я скажу: в романтических мелодрамах это выглядит куда более драматично. Лицо героини сереет, ее губы дрожат, глаза наполняются слезами, а потом она, как правило, уходит в дождь (если фильм малобюджетный, то ее лицо периодически освещают электрические молнии, чтобы бездарно намекнуть на внутреннюю бурю страстей).
На самом же деле все было буднично, спокойно. Я вошла в комнату и увидела их. И если кто посерел лицом, так это был он, Федор. Жаль, что за окном не было эффектной непогоды – всего лишь спокойный июньский вечер с кучерявыми облачками на ясном небе, запахом травы и остывающего асфальта.
Первой моей реакцией было удивление, наверное, поэтому я и уберегла всех участников самой пошлой на свете пантомимы от предсказуемого скандала с истерическим рефреном: «Как ты мог?!», «Как ты могла?!» Разочарование, обида, кровоточащие язвы самолюбия, разъедающая глаза жалость к себе, злость – все это пришло потом, намного позже. А пока я просто стояла посреди комнаты и на них смотрела.
На них – моего любовника Федора и мою сестру Челси.
Недвусмысленно голых. В моей кровати. На моем любимом постельном белье.
А ведь она даже не смутилась, не попробовала стыдливо нырнуть под простыню или озвучить пусть идиотскую, но вполне соответствующую ситуации реплику: «Это совсем не то, что ты думаешь!» Нет, она в упор смотрела на меня и даже нагло улыбалась.
Федя, тот и правда испугался. Засуетился, нырнул под одеяло, на ощупь натянул трусы, потом долго прыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.
– Я не…
– Да ладно тебе, – перебила я, – хотя бы не унижайся.
– Она не…
– Она ребенок. Ты в курсе, что за это вообще-то сажают?
– Ты не…
– О нет, я не мстительна. Подозреваю, что все произошло по взаимному согласию.
– Мы не…
– Правильно. Больше ничего друг другу не должны.
– Но я не…
– Кажется, ты начинаешь повторяться.
Я сама не ожидала от себя такого хладнокровия. Возможно, дело было как раз в том, что я к Федору чувствовала, вернее, в том, чего я никогда не чувствовала к нему.
Челси же была такой, какой можно себе позволить быть лишь в четырнадцать лет. Нарочито наглой, вызывающей, играющей фам фаталь до победного конца, немного напуганной собственной смелостью, немного настороженной, но все же худо-бедно справляющейся с выбранной ролью.
Одеться она не потрудилась, на ней были лишь бусы из речного жемчуга (как нетрудно догадаться, мои). Гордая своей крепко сбитой юной наготой, она плавно прошествовала к комоду, на котором валялись ее сигареты. Закурила, присела на подоконник, скрестив ноги, сладко потянулась, не смущаясь ни моего взгляда, ни запаха секса, который источало ее тело, ни собственной подлости, ничего.
Я молча ждала, что случится дальше.
– Ну и что ты на это скажешь? – наконец спросила она.
Уловив заискивающие нотки в этом нарочито вальяжном вопросе, я мысленно усмехнулась, все же чертова кукла понимала, что полностью зависит от меня. И решила сыграть ва-банк.
– А что тут скажешь? Складывай манатки, куплю тебе билет до Майами. Маме сама все объяснишь. Конечно, предварительно я отправлю ей е-мэйл. Но она, наверное, и так в курсе, что твоя сексуальная жизнь активна, а моральные принципы отсутствуют.
Не успела я добраться до слова «е-мэйл», как фам фаталь в корчах умерла в моей сестре. Она испугалась. Ее как ветром сдуло с подоконника, недокуренная сигарета отправилась в пепельницу, а Челси закуталась в застиранный домашний халат. Она произнесла фразу, которая заставила меня рассмеяться.
– Я хотела как лучше, – сказала она.
Мой смех имел эффект пощечины, она странно дернулась, ссутулилась, потемнела лицом.
– Как иначе было объяснить тебе, что он противный, гнилой и совсем тебе не подходит?
– Естественно, других способов не было. Только трахнуть его на моих простынях, предварительно выжрав мое лучшее вино. Об этом писали в «Космополитене»? «Как убедить старшую сестру, что ее мужчина ей не подходит?» Совет номер один: побрейте лобок и будьте сукой, совет номер два: включите дерьмовую музыку, Энрике Иглесиас вполне сойдет, совет номер три…
– Перестань! – она зажмурилась и сжала виски ладонями.
– Очень драматично, – похвалила я ее артистизм, – может быть, тебе стоит попробовать себя в кино?
– Можешь говорить, что хочешь, можешь считать меня подлой тварью, можешь выгнать меня из дома и что угодно сказать маме, только вот… Даш, ну не стоит он того. Между прочим, это было не в первый раз, – она насупилась.
– Вот как? И что, понравилось? Наверное, чувствуешь надо мной превосходство? – Мои губы дрогнули. Меньше всего на свете мне хотелось перед ней плакать.
Но Челси удивила меня в очередной раз. Она вдруг с разбегу бросилась мне в объятия и заголосила:
– Дашка, ну прости-и-и!
Мне еле удалось ее отпихнуть. По ее щекам катились крупные слезы.
– Даш, ну это правда… Мне самой было интересно, поведется он или нет, – сбивчиво говорила она. – Ведь нормальный мужчина ни за что бы не повелся, так… Но он оказался таким примитивным, я даже особенно ничего не делала… Ходила перед ним в мини, заигрывала… Он сам предложил сводить меня в кино… Конечно, первой начала я, но… Он же взрослый!
– Да, я знаю, удобно прикинуться ребенком и свалить ответственность на другого. Одного я понять не могу: за что ты так меня ненавидишь?
– Да не ненавижу я, – буркнула Челси, – просто не понимаю. Презираю твое халатное отношение к жизни. Как ты вообще могла с ним связаться?! Не уважать себя до такой степени?! Да если бы я не вмешалась, ты бы и замуж за него вышла! Тебе нужен другой мужчина, совсем другой! Даже я это понимаю, а вот ты почему-то нет. Да я тебя, можно сказать, спасла!
– Ну вот что, мать Тереза. Я сейчас уйду, а когда через пару часиков вернусь, чтобы тут все было убрано, посуда вымыта, белье постирано и развешено на балконе, а ты сидела в закрытой дальней комнате и делала уроки.
Кажется, я уже вскользь упоминала о своей соседке по лестничной клетке, разбитной разведенке по имени Людмила, которая время от времени донимала меня назойливым вниманием и неизвестно по какой причине пыталась со мною дружить. Может быть, в глубине души она была настолько одинока, что даже случайному знакомству неосознанно пыталась придать колорит некой близости, а может быть, ей было просто все равно, с кем проводить досуг, лишь бы градус никогда не понижался, а в соседнем баре не переводились охочие до одноразовых приключений выпивохи.
Неважно. Главное, что тот вечер был наименее подходящим, чтобы на сцену театра абсурда, в который превратилась моя жизнь, выплыла эта пошатывающаяся от выпитого звезда. Но по закону подлости, стоило мне, громко хлопнув дверью, покинуть квартиру, как на лестничной площадке материализовалась она в
