– Я таких в кино видел.
А вот я углядел другое – смутное пятно за его плечами. Я все это время избегал смотреть на огонь, поэтому и заметил ночного хищника.
– Падай! – рявкнул я, выхватывая «Гюрзу».
Надо отдать должное Димону – рухнул, как подкошенный. Из темноты тут же вырвался знакомый силуэт – упырь, вскидывающий лапы с выпущенными когтями, и напоролся на пулю. Рывок бестии почти погасил ее убойную силу, а вторая пуля добила тварь. Издав низкий рык, упырь повалился, придавливая безгубого. Тот завизжал – и сомлел.
Послышался топот – это спешили давешние гвардейцы, уносившие «двухсотого», и сразу три фонаря осветили чешуйчатую тушу упыря.
– Еще один?!
– Смотря который, – пояснил я, отдуваясь. – Тот, что сверху, сдох. Тот, что снизу, не должен.
Служивые вдвоем откатили труп чудища, вызволяя помятого, но живого и здорового Губошлепа. Залитый кровью и мочой упыря, безгубый, мне кажется, был даже рад такой «маскировке». Что-то мне подсказывает, он и сам напрудил со страху.
Сотоварищи увели безгубого отмываться, а я вернулся к «своему» костру. Эдика не было, а Кузьмич, похоже, и не покидал облюбованного ящика.
– Ну, ты даешь, – покачал он головой и кивнул на мою робу, под которой едва проступала «Гюрза». – Разжился?
– Пригодится в хозяйстве, – проворчал я.
– Эт-правильно… – кивнул Бунша, засовывая свой пистолет в кобуру.
А я подвигал плечами, руками, прогнул спину. Устал я чего-то…
– Аппетит не пропал? – поинтересовался Кузьмич.
– Ну уж нет!
Бунша подошел со свету и вытащил мешок, набитый не то кочанами капусты, не то футбольными мячами – было похоже.
– Пора подкрепиться, – сказал он.
Кузьмич вынул из мешка пару пупырчатых шаров и постучал ими друг о друга.
– Наш ужин, – объявил он. – Это вот – плод мясного дерева, а этот – хлебного. Не того, что на Земле растет, я те и не пробовал никогда. Все здешнее. Кладешь брот в костер – через полчаса каравай готов. Вот и все.
– А мясное дерево? – полюбопытствовал я. – Что-то типа соевого мяса?
– Чистая говядина! – высказался Кузьмич. – Или свинина. Тут от сорта зависит, – расширял он мой кругозор. – На юге, если по берегу от Усть-Герроса идти к Новой Ялте, растут махи со вкусом курицы или какой иной птицы.
– Махи?
– «Мах» по-монгольски будет «мясо», – объяснил бригадир.
– Понятно…
Бунша рассмеялся.
– Ничего ты еще не понял, но за день ни хрена не уразуметь. Я тут сколько уж лет толкусь, а и то… Дикие махи растут в радиусе трехсот километров от Нового Киева, дальше их не встретишь. Видать, не зря все четыре портала у Нового Киева стоят – место там какое-то особенное, пришельцами излюбленное. Вопроса нет – это все пришельцы какие развели и наверняка – гуманоиды, вроде нас. А мы, стало быть, пользуемся…
Махи с бротами трескались, напуская манящие запахи, и скоро вся бригада собралась вокруг, предвкушая пиршество. Бунша выкатил два обгорелых шара. Они лопнули посередке, как орехи, и распространяли дивные ароматы свежеиспеченного хлеба и шашлыков. Я чуть слюной не подавился.
Брот, пока пекся, верхнюю скорлупу выдавил и разбух, образуя каравай в форме толстого гриба. Я отломал кусок горячего, дымящегося хлеба, а Кузьмич, ловко орудуя ножом, вырезал мне изрядный ломоть мяса.
– И солить не надо, – сказал он, откусывая.
– Фкушно! – еле выговорил Полторашка с набитым ртом. Да кто бы спорил… Правда, доедать нам пришлось на ходу – «КамАЗ» вернулся под погрузку.
Вернулись мы поздно, усталые, но сытые. И сразу завалились спать. Тука полез на чердак к своим, но меня уже ничего не интересовало, ни свои, ни чужие.
Глава 6
Дальний участок
Подъем скомандовали в семь утра, а я поспать люблю. Впрочем, меня утешало одно обстоятельство – на Манге сутки длиннее, где-то двадцать пять часов с копейками. Так что можно было сказать, что встал я в восемь.
Спалось мне на новом месте не очень. Кто-то храпел, кто-то стонал, да и спина с непривычки побаливала. Даже когда наступала полная тишина в блоке, шум накатывал снаружи – самосвал проезжал, пол «толкался», а вскоре и воздушная волна доходила – это взрывники трудились, варварски разваливая заброшенные горизонты.
Я сел и потянулся, зевнул как следует.
«Вставай, проклятьем заклейменный!»
Оделся, умылся, позавтракал. Каску на голову, «намордник»-респиратор – сами знаете куда. И шагом марш.
С утра я был не в духе. Снилась всякая хрень, да еще вся эта чересполосица вокруг… Вот что меня доставало сильнее всяких инопланетных диковин! Дурацкая, идиотская смесь земного с внеземным – ТБ и «КамАЗы», цверги и бомжи. Все это совершенно не стыковалось между собой, не сочеталось никак!
По-хорошему если, то я сюда должен был прибыть на космическом корабле, высадиться и что-нибудь этакое, чеканное изречь, а потом бродить вокруг с важным видом и собирать образцы.
А я эти самые образцы ломом колупаю, чтобы хитрозадый дядя, прихватизировавший портал, рябчиков с ананасами трескал (надо ли говорить, что я желал ему подавиться?).
– Все здесь? – осведомился Кузьмич, оглядывая понурых отработчиков. – Пошли!
И мы потопали, шаркая и односложно переговариваясь: «Ты че?» – «Я ниче» – «Ну и все!»
Хорошее настроение не наблюдалось ни у кого. Да и какой позитив мог быть у каторжанина?
Когда мы добрели до забоя, то туда же, светя фарами, подъехала приземистая ПДМ, с ходу опуская ковш и нагребая породу. А тут и «Хово», китайский самосвал, подали.
И пошла работа…
…Вся следующая неделя слилась для меня в череду монотонных, однообразных и скучных действий. Я спал, я ел, я отправлял естественные надобности, я работал, а между этими деяниями ходил туда и обратно. На участок и с участка, в столовую и из столовой, в блок и из блока.
Медленная, унылая карусель. Уставал я до того, что никаких мыслей не возникало вообще, даже о еде думалось редко. Руки за столом тряслись так, что приходилось подносить судок с похлебкой к самому рту – из ложки все расплескивалось.
Но постепенно я входил в норму организм свыкался, и я втянулся понемногу. Так прошел месяц.
Жизнь «на зоне» налаживалась. Мы уже, как в первый день, собирались у костра, пекли махи, даже анекдоты травили. Эдик, которому доставалось больше всех, чуть ли не лекции нам читал, и все слушали. А что делать? Телевизор – йок, даже радио отсутствует, и в смартфон не уткнешься – связи нет. Оставалась нам одна лишь роскошь – человеческого общения.
Порой Кузьмич не выдерживал и начинал спорить с Лахиным, тогда это и вовсе реалити-шоу выходило.
К середине января мы уже настолько поднаторели, что я, к примеру, подменял Туку за перфоратором, а пару раз даже поводил ПДМ, устраиваясь в ее странной кабине – там машинист сидит как бы боком.
Комендант был доволен нашим ударным трудом, и где-то к началу февраля отправил «кузьмичевцев» на дальние
