- Ты все сделала правильно.
- Нож взяла и...
- И хорошо, что взяла, -- Димитрий провел рукой по всклоченным ее волосам. - И правильно. Я лучше ее похороню, чем тебя...
...только допросит сначала, благо, некромант передумал помирать, а стало быть, при толике везения Димитрий получит ответы на кое-какие вопросы...
Рыжая всхлипнула.
И разревелась.
Она плакала так искренне, самозабвенно, что Димитрий просто не смог остаться в стороне. Она была теплою и мягкой, и пахла башней, а еще немного кровью, но это временно.
И обнимать ее нравилось.
И то, как сама она прижимается к нему, будто ищет защиты. И вообще... и когда она все-таки успокоилась, Димитрий сказал:
- А отдохнуть тебе в самом деле не мешает.
Сонное заклятье, легкое, такое плетут для детей, легонько коснулось бледной кожи. Димитрий поднял девушку, на секунду задумался: совесть требовала отнести рыжую в ее покои, но здравый смысл подсказывал, что там будет не безопасно.
А потому...
Слухи?
Пускай попробуют. И на слухи управа найдется. А Димитрию будет спокойней.
...она ждала в парке.
Сидела.
Вставала. Начинала ходить по тропинке, впрочем, быстро останавливалась, будто устав. И вновь садилась на самый край изящной лавочки. Поставленная в тени розового куста та была почти незаметна со стороны.
Она ждала.
И терзалась, почти решалась уйти, однако продолжала цепляться за робкую надежду, что все будет иначе. Она...
- Хватит, - сказала она, ощутив присутствие за спиной. - С меня хватит... я не хочу больше.
Шеи коснулись холодные пальцы. И незнакомый - всегда-то он играл с нею - голос спросил:
- А с чего ты решила, будто твои желания что-то значат?
- Ни с чего, - она отстранилась. - Я... я разрываю договор.
- Это не в твоих силах.
- Я его не заключала!
- И что?
Ему нравилось играть с ней, глупой девочкой, которой позволили поверить, будто она что-то значит. А на деле...
- Ты все равно меня убьешь. Потом. Позже. Когда я стану не нужна, - она старалась говорить спокойно, но голос все равно предательски дрожал. - Тебе был нужен лишь мой дар, верно? Слушать. Искать... находить тех, кто...
Пальцы скользили по шее.
Вверх.
И вниз.
Они задержались возле уха, и дышать стало тяжело. Воздух сгустился, облепил ее, став плотным, как вода...
- Хватит, - попросила она, но ее вновь не услышали. Ему нравилось играть.
Всегда нравилось.
- Ты... ты хотел знать, что здесь происходит... и я знала... я рассказывала тебе обо всем... я не думала, зачем тебе это... зачем бредни Кульжицкой... или нелепая влюбленность той другой девочки... или... Цветана... я просто делала, что мне говорят.
- И умница.
Когда перед глазами потемнело, воздух вернулся, вернее ей позволили дышать. Пока. Она ведь была еще нужна.
- Я сумела приблизиться к нему... и... у меня получилось. Он даже меня запомнил!
- Какое достижение!
- Ты собираешься убить его... я не хочу в этом участвовать. Только не в этом!
Молчание.
- Я... я пришла сказать, что... ты можешь убить меня. Прямо здесь и сейчас, но... я больше не буду тебе помогать! Я не хочу... и не стану.
- Дурочка.
- Какая есть, - огрызнулась девушка. - Но ты... я не позволю больше запугивать меня. Я...
- Такая храбрая, но бестолковая дурочка... не позволишь? Хорошо. Значит, ты не испугаешься меня? Отлично. Мне бы не хотелось, чтобы моя будущая жена меня боялась. А еще не хотелось бы оставлять ее сиротой... мир так непредсказуем, так опасен...
Дарья стиснула кулачки.
Поддаваться нельзя.
Ни в коем случае.
- Мне будет грустно, если с родителями что-то случится... ты же не хочешь этого?
Нет.
Но с ними в любом случае что-то да случится. Мама не знает точно, но догадывается о многом, а молчать она не станет, даже ради него... и ради Дарьи. Папа... папа полагает, будто все в порядке, но это тоже иллюзия.
- Неужели не жаль их?
- Жаль, - рядом с ним тяжело находиться, и странно даже, как это прежде Дарья не замечала этой тяжести. Слепа была. Глуха... решила, будто вот она, любовь.
Или за нее решили.
С него бы сталось, тогда почему...
- И братьев не жаль? Они тебя так любят, так заботятся... переживают... готовы на все... - он играет. И не кажется разозленным. И стало быть...
...все не так, как ей виделось прежде.
И быть может бунт этот ее нелепый тоже ему на руку?
- Не дрожи, - он отступил. - Не трону. Все же нас слишком многое связывает. А что до прочего, то ни к чему я тебя принуждать не стану. Все, что нужно, ты уже сделала. Знаешь, змеи очень любят камни. Теплые. Редкие... ты у меня, если разобраться, еще та редкость. И плакать не стоит. Все у нас будет хорошо... у нас - будет.
Он коснулся волос губами, и это прикосновение, легкое, некогда заставлявшее сердце биться чаще, теперь показалось отвратительным.
- От тебя требуется немного. Быть искренней. Ты же у нас способна на этакую-то малость?
Дарья стиснула кулачки.
Она...
Она сбежит.
Сегодня же.
И отцу напишет. Расскажет обо всем. Он... он сильный и поймет. Поможет. Давно следовало бы рассказать, только она забывала. Это тоже часть дара, только чужого. Дарья вот терялась, а он умел делать так, что люди забывали о важном.
Или не важном.
Главное, сейчас он ушел и... и знает ли о побеге? Догадывается, наверное. Он хорошо изучил Дарью, как и всех прочих. И значит, понять, что она сделает, несложно... и не получится ли так, что именно побега от нее и ждут?
Или...
Она стиснула виски ладонями.
Плохо. И будет еще хуже. И... письмо до отца не дойдет. У него не так много друзей, но и тех, которые есть, хватит, чтобы об этакой мелочи позаботиться. За Дарьей тоже присмотрят, но она больше не боится... настолько ли не боится, чтобы не смолчать?
Сердце заныло.
Скажешь и...
...и промолчишь, легче не станет. Вот как ей быть?
Глава 20
Глава 20
Лизавета пришла в себя не сразу. Она то просыпалась, то открывала глаза, видела пыльный кусок балдахина и посеревший потолок, край окна, за которым сияло солнышко, и вновь падала в душноватый тягучий сон. И опять же просыпалась.
А потом сон, тяжелый, муторный, вдруг взял и закончился. И Лизавета очнулась.
В чужой комнате.
В чужой постели.
И мужчина, дремавший в кресле возле этой самой постели, тоже был чужим. Совершенно. Как бы ни хотелось иного. А ведь хотелось. Встать. Протянуть руку. Коснуться волос. Сказать что-нибудь такое, на редкость уместное, чтобы он улыбнулся
