Она замолчала, явно расстроенная.
И Димитрий спросил:
- А что твое?
Сидит вот.
Глядит.
Разглядывает. Хорошо, что не смеется, потому как насмешки Лизавета бы не вынесла. Точнее, вынесла бы, конечно, куда ей деваться, но не от него и... и спрашивает.
Ему действительно интересно?
Действительно.
А главное, Лизавета сама не знает, что ответить. И хорошо, что Навойский не торопил.
...жить, как прежде?
Вставать. Бежать на службу. Вести охоту, писать статьи, которые Соломон Вихстахович примет с преогромным удовольствием? Оно, конечно, дело хорошее, только... рано или поздно Лизавету поймают. И что тогда? Достанется ведь не только ей, но и сестрам, не посмотрят, что они ни в чем не виноваты.
Тогда... оставить все, как оно есть? Не трогать Вольтеровского и его давешнего начальника, который, если подумать, был виновен лишь в обыкновенной чиновничей слепоте и таком же равнодушии. Пускай себе живут, тем паче, что если права Одовецкая, то и жить Вольтеровскому осталось не так долго.
Так есть ли смысл в мести?
Да, прежде был, но то прежде. А теперь? Сестры выросли, поступят, благо, теперь есть на что... даже если не хватит младшенькой, всегда можно будет императрицын подарок пристроить в хорошие руки. Сама же Лизавета... останется при «Сплетнике», благо, колонка дамская в нем и есть, и будет жить.
Станет писать тихие статейки про то, как правильно хранить луковицы тюльпанов и чем чистить столовое серебро. Сочинять советы и маленькие рекламные заметки, за которые, к слову, тоже платят неплохо. Нет, не так, как за те, другие, но...
...еще можно в школу пойти, благо, двух курсов ее хватит, чтобы взяли с превеликим удовольствием. Детей станет учить грамоте и основам магических техник.
По вечерам с тетушкою чаевничать.
Обсуждать дни прошедшие... людей вот... и чем плохо? Подкопят денег и на те же воды поедут, вдвоем... и чем худо?
Ничем.
Только тошно так, что мочи нет. И слезы сами собой на глазах вскипают. И стыдно, за них, а еще за трусость свою. Небось, батюшка не похвалил бы.
- Я... - Лизавета подняла голову. - Я статьи пишу... в «СплетникЪ».
Навряд ли он этого не знает. Шила в мешке не утаить, да и князь кивает благосклонно, мол, ничего страшного, простительно.
- И... я не только про цветы пишу.
Вот никто ж ее не заставляет признаваться. Чего стоит промолчать, а то и придумать историю. Лизавета горазда истории всякие придумывать, неужто для себя не сочинит?
Только...
...Соломон Вихстахович говорил, будто князь - человек порядочный и...
- Я пишу... под псевдонимом, - с трудом получается держать голос ровным. - Никанор Справедливый...
А вот теперь обе брови князя поползли вверх.
И рот слегка приоткрылся.
И... Лизавета зажмурилась, кляня себя за дурость. Молчала бы... кто молчит, тот живет дольше, может, не так, чтобы и весело, но...
- Ты? - уточнил князь зачем-то.
- Я, - сказала она.
Чего уж теперь.
И он больше ничего не спрашивал, только Лизавета все равно рассказала. Наверное, ей просто давно уже хотелось кому-то рассказать. А может, правы те, кто говорит, что женщины для хранения тайн не приспособлены. Лизавету эта вот тайна, как оказалось, измучила...
А вот такого Димитрий не ожидал.
Поверил сразу.
Разозлился? Есть такое, разозлился, все ж таки газетенка эта с ее охотой на правду изрядно ему крови попортила. Вот только злость была какою-то... неправильной?
Пожалуй что.
А она говорила. Рассказывала. Глядела в чашку, к чаю так и не прикоснулась, а ведь голодная, должно быть, но вместо того, чтобы есть, отражением своим любуется. Оно, конечно, прехорошенькое и...
...и дело то давнее Димитрий не помнит.
Не в человеческих это силах, помнить все, что в империи случается. Даже если не в империи, но в одном лишь Арсиноре. Велик он. И народец неспокоен. И гибнут, что стражи городские, что...
Обыкновенное дело.
И дальше тоже, если разобраться, обыкновенно. Бывает и не такое. Совестно? А как оно иначе, за каждым чиновником, небось, не приставишь соглядатая, а если и приставишь, то сговорятся, благо, были прецеденты. А потому совесть лишь тяжко вздыхает.
Она у Димитрия такая.
Воспитанная.
А вот с защитой сирот надо будет чего-то думать, но то - Лешеково дело, он цесаревич, пускай и решает.
- Вот как-то так, - сказала Лизавета и отхлебнула-таки чаю, поморщилась. - Холодный... так что, сам понимаешь, в жены я тебе не гожусь. А в любовницы если...
И вновь замолчала, верно, обдумывая найсерьезнейший вопрос, годится она хотя бы в любовницы такому важному человеку. Димитрий же чашку у нее забрал, а то ж того и гляди вывернет на себя, и за рыжую прядку дернул.
- Бестолочь.
- Сам такой, - Лизавета прядку из его пальцев вытянула, волосы собрала и закрутила строгим пучком. Правда, тот все одно рассыпался без шпилек.
- И сам такой, - соглашаться с ней было просто. Во всяком случае сегодня и сейчас. Димитрий протянул бутерброд с ветчиной и соленым огурцом. - На вот, съешь... и подумай, чем бы ты хотела заниматься.
Бутерброд она взяла.
Огурец сняла.
И сунула за щеку. Отломила от хлеба корочку и сунула за другую, ставши похожей на рыжего хомяка. Закрыла глаза...
...любовница.
Какая из нее любовница? Любовница - это когда несерьезно, когда всегда в приподнятом настроении и шелках с кружевами, веселье по расписанию и никаких обид.
Никаких обязательств.
Никаких неприятных случайностей. Редкие встречи, еще более редкие выходы в места, в которые прилично приходить именно с любовницами и подарки в благодарность, благо, состояние позволяло Димитрию быть благодарным.
Лизавета жевала.
Думала.
И взгляд ее был привычно туманен.
...а если украсть? И в церковь. Батюшку подходящего отыскать несложно. Обвенчает и согласия не спросит, а дальше как-нибудь...
...чем Лизавета хочет заниматься?
Он ведь спрашивал уже, и тогда ответа у нее не оказалось. А теперь вот... она же хотела писать? Но не о чиновниках, которые взятки берут или девиц на непотребности склоняют, но о вещах не менее важных.
О публичных домах с тайной их жизнью.
...он в ужас придет, если узнает, что Лизавете в этаком месте не то, что просто побывать пришлось, но и провести не одну неделю, выслеживая одного урода.
Нет.
Не о том.
О престарелых проститутках, изрядно побитых жизнью, а потому не знающих ни жалости, ни сомнений. Ими, если разобраться, движут страх и понимание, что никому-то они не нужны, что стоит оступиться, и разом они окажутся на улице, если не сразу на кладбище.
О своднях.
И девицах простоватых, деревенских, которые едут за лучшей жизнью и сперва, пока молоды и свежи, даже находят ее. О мужчинах, полагающих, что заплаченные деньги дают им полную власть над другим человеком. О пороках тайных и явных...
...нет, цензура не пропустит.
Этакое и в приличных газетах печатать? Никак
