Почти.
– Ты отстранен, Брэм, – объявляет Вивиан. – Ты и Хартман.
– Нет, вы не можете так поступить. Не сейчас. Когда мы так близки. Мы шли к этому всю жизнь. Сейчас она как никогда нуждается во мне, – умоляю я, с ужасом сознавая, что больше не смогу увидеть Еву. И мне уже никогда не вернуть тот миг счастья.
– Ты забыл свое место? – все тем же ровным тоном произносит Вивиан, словно упиваясь моей паникой. – Еве не нужен ты. Еве не нужен Брэм Уэллс. Еве нужна Холли. – Она исправляет мой очевидный промах. – Ева, как и положено, будет встречаться с Холли в назначенное время, за исключением того, что за голограммой будет стоять другой, пока ты не докажешь нам, что снова соответствуешь стандарту, который мы требуем от наших пилотов.
Я не смею поднять на нее глаза. Нас столько всего связывает. Я вырос в этих стенах. Я стоял перед ней мальчишкой, которому она отдавала приказы, объясняя, как вести себя с Евой и влиять на нее. Сейчас мне восемнадцать, я – мужчина, но снова чувствую себя маленьким мальчиком.
– Возьмешь неделю на переподготовку. Приведешь свою голову в порядок. Ты нужен нам, Брэм, сейчас больше, чем когда-либо, но я не могу тебе позволить находиться рядом с Евой, пока ты не вспомнишь, зачем мы здесь. Ты нам нужен, но это не значит, что ты незаменим. – Вивиан смотрит на меня в упор, и я склоняю голову, давая понять, что слышу ее слова, впитываю их и понимаю.
Она поворачивается к выходу и ждет, когда откроется дверь. Уходя, она оглядывается на меня.
– О, и, Брэм, на кону не только твоя карьера. Если ты не вернешься в форму, тебя выпроводят из Башни и спишут навсегда. Вышвырнут на улицу. Тебя и Хартмана. Не забывай об этом.
– Ты идиот! – кричу я, проклиная себя. Достается и шкафчику в раздевалке. Оставляя в дверце вмятину, я снова замахиваюсь кулаком, и вмятина становится вдвое глубже. – О чем ты думал, ты, конченый придурок?
Прижимаясь лбом к металлической дверце, я затихаю, пытаясь успокоить бушующие в голове мысли.
– Вот-вот. О чем ты думал? – Хартман прерывает мое самобичевание, заходя в раздевалку. У него в руках черный мусорный пакет с изъятым жестким диском.
– Я так виноват, старик. Просто немного увлекся. Она наклонилась для поцелуя, и я…
– Ладно, ладно, понимаю, – говорит он, и я не могу не заметить его обеспокоенный хмурый взгляд. – Чувак, с тобой все в порядке? – Он оставляет жесткий диск на скамейке и подходит ко мне. Только когда влажная пелена застилает глаза, размывая очертания комнаты, до меня доходит, что я плачу.
– Да. Да. Я в порядке. – Смеясь, я вытираю не успевшие пролиться слезы. – Просто все как-то навалилось. Чересчур.
– Я знаю, это тяжело для тебя, Брэм. Ты вырос вместе с Евой. Всю жизнь работал над тем, что должно произойти в ближайшие недели, и естественно, что ты принимаешь это гораздо ближе к сердцу, чем все мы. – Хартман изо всех сил старается утешить меня. Не будь он так далек от истины, его слова, возможно, возымели бы какой-то эффект.
Конечно, он все говорит правильно. Для меня это куда более чувствительно, чем для остальных. Я здесь с первых дней, и мы приближаемся к цели, ради которой столько трудились. Но, положа руку на сердце, я не думаю, что меня это расстраивает. Копаясь в своих мыслях, я то и дело натыкаюсь на одну, засевшую во мне занозой: как ни крути, а я должен завершить тот поцелуй.
25
Ева
Поцелуй. Тот поцелуй. Тот поцелуй.
Я сижу на том же месте, не открывая глаз, и время как будто остановилось. Мое наэлектризованное тело чувствует себя живым, желанным, распутным. Тепло собирается там, где встретились наши губы, а потом рассеивается до самых кончиков пальцев ног, заполняя каждую мою клеточку.
Я вдыхаю это тепло, наслаждаюсь звенящей тишиной, в которой тонет любая здравая мысль, способная меня остановить. Я не буду слушать. Не хочу. Не сейчас.
Ничто не имеет значения.
Только.
Тот.
Поцелуй.
Когда я чувствую, что Брэм уходит, и догадываюсь, что его забрали у меня, я целую воздух, заряженный энергией наших чувств, ощущая мурашки на горячих губах.
Мое тело расслаблено, я счастлива и удовлетворена, как никогда в жизни. Прошлой и, возможно, будущей.
Кто бы мог подумать, что одна из Холли может пробудить во мне такие чувства? Наверное, я тупица, что раньше не заметила эту искру между нами.
Искра.
Чувства.
А мог бы Брэм стать претендентом? Они позволили бы это?
Бабочки, порхающие в животе, подсказывают, что такое возможно. Как это я раньше не додумалась? Какие бы испытания ни пришлось пройти Коннору, Диего и Коа, чтобы попасть в ту комнату для встречи со мной, какие бы тесты они ни заполняли, какую бы супер-ДНК ни носили в себе – все это ничто по сравнению с той химией, что существует между Брэмом и мной. Так было и с моими родителями. Нас так же, как и их, связывает нечто особенное, реальное и в то же время волшебное. В конце концов, мне же позволили принять самостоятельное решение о встрече с последним претендентом. Это значит, что мои мнение и желания имеют некоторый вес – стало быть, ко мне прислушаются?
Мои губы сами собой растягиваются в широченной улыбке, и прорвавшееся наружу хихиканье перерастает в смех, заставляя меня прикрыть рот обеими руками. Я заваливаюсь на спину, чувствуя под собой холодный металлический пол Капли.
Раньше я закрывала глаза на угнетение и контроль со стороны тех, кто с любовью заботится обо мне, как те же Матери, которые, конечно, не желают мне зла. Я всегда знала, в каком направлении движется моя жизнь, передо мной стояла цель, но сейчас, когда я смотрю на голубое небо надо мной, во мне просыпается непреодолимое чувство надежды. Впервые будущее предлагает мне что-то особенное. Я дорожу этим и наконец-то мечтаю о жизни, наполненной счастьем.
Интересно, как они смогут изменить нынешний порядок, чтобы включить Брэма в список претендентов? И устроят ли мне с ним такую же официальную встречу, как с Коннором и Диего? Представляю, как неловко нам будет под прицелом чужих глаз. Я помню, что мне не очень-то хотелось встречаться с Коа, но с Брэмом – другое дело. Я хоть немного, но знаю Брэма, и он, конечно же, знает меня. Эта встреча не стала бы для нас подтверждением той связи, что существует
