Кемаль полетел с уступа спустя несколько секунд. Его тело покатилось вниз – все дальше и дальше от пещеры, постепенно набирая скорость и хаотично кувыркаясь. Кости рук и ног ломались о камни, и конечности нелепо болтались в воздухе, словно это был уже не человек, а тряпичная кукла.
Тысячью метрами ниже пещеры оба мертвеца наконец остановились.
Снег продолжал падать – не густо, но неуклонно. К утру следы падения Аржена и Кемаля будут полностью им укрыты.
А ведь настоящая буря еще даже не началась…
9
Адам просыпается в гостиной дома своей бабушки. Он не помнит, о чем был кошмарный сон, но сердце его отчаянно бьется, поэтому он лежит неподвижно некоторое время и слушает потрескивание расширяющихся от тепла плинтусов и поскрипывание деревянного пола. Дом бабушки Иви наполнен запахами сладкой выпечки. Он остается здесь на ночь каждые две недели, поскольку любит бывать у нее, но ему не нравится просыпаться среди ночи, когда бабушка спит. И особенно он не любит вставать с постели, если в доме делается тихо. Но сейчас ему очень хочется пи́сать. И хотя он пытается забыть об этом – думая, что если сможет отвлечься, то вставать до утра не придется, но, видимо, уже слишком поздно. Если он продолжит лежать, то точно напрудит в постель.
Вздохнув, он откидывает одеяло и опускает ноги вниз. Пальцы ног неохотно касаются плетеного коврика, но он заставляет себя на него встать, затем, собравшись с духом, бежит быстро – практически несясь – из комнаты в короткий коридор, и пробегает мимо комнаты бабушки Иви. Обычно она храпит. Он видит ее в постели, лежащую, как всегда, на боку, но без своего обычного храпа бабушка выглядит как…
Нет. Он не будет об этом думать.
В доме, кажется, становится тише, когда он достигает двери ванной. Он заглядывает внутрь и нащупывает пальцем выключатель. Стук его сердца становится громче.
Нет. Это не сердце.
Адам бросает взгляд влево. У выхода из гостиной, в конце короткого коридора стоят дедушкины часы. Адам недоуменно моргает, поскольку в этом есть что-то странное.
Что-то совершенно неправильное.
Часы обращены к нему, они развернуты так, что он видит их лицевую поверхность из коридора. Но в таком их положении нет никакого смысла, поскольку они должны украшать гостиную. Бабушка Иви не стала бы их разворачивать. Черт возьми, да ей бы и не удалось это сделать одной. Она называет его своим большим крепким мальчиком и обязательно обратилась бы к нему за помощью.
Но факт оставался фактом: часы смотрят прямо на него.
Маятник летает туда-сюда. Правда, не очень быстро. Тик. Так. Тик. Так. Туда-сюда, как карманные часы гипнотизера в одном из шоу про полицию, которое разрешала смотреть бабушка.
Сердце Адама продолжает биться, но уже как-то странно спокойно, словно гипнотизер успел сделать свою работу. Рука Адама безвольно падает вдоль тела, и он идет по коридору к гостиной – прямо к часам, которые не должны стоять вот так. Бабушка Иви всегда оставляет свет в гостиной включенным: там висит антикварная люстра на три лампочки, представляющая собой шар из матового стекла, расписанный вручную розами. Розы придают свету красноватый оттенок, поэтому вход в гостиную слегка напоминает врата ада.
Плинтуса уже не пощелкивают. Деревянный пол не скрипит под ногами. Он слышит только маятник в дедушкиных часах. Тик. Так. Тик. Так. Сердце бьется еще слабее, словно приноравливаясь к ритму часов.
Ноги немного мерзнут на длинном коврике в коридоре, который бабушка Иви когда-то сплела собственноручно.
Тик-так. Маятник манит его к себе.
Притягивает своим ритмом. Притягивает тайной того, как часы оказались развернутыми в коридор, если всегда смотрели в гостиную. Притягивает воспоминанием об истории, которую так часто рассказывала бабушка Иви. Истории о диббуке – злом духе, который овладел ее отцом, но потом был изгнан и заперт в часах. О том, что, если часы остановятся, диббук вырвется на свободу и войдет в душу того, кто окажется рядом.
Отец Адама называл эту историю отвратительной. Бабьей небылицей, которую придумали, чтобы пугать маленьких детей. Они с мамой очень разозлились, когда узнали, что бабушка рассказывает все это Адаму. С тех пор бабушка Иви никогда не разговаривала с ним про диббука, но и не признавала, что его не существует.
Босые ноги скользят по полу. Теперь его зовет к себе постель. Окутанный тишиной и задыхающийся, он делает еще один шаг по направлению к часам. И еще один. Он говорит себе, что надо бежать, прятаться под одеялом, но в то же время эхом в голове отдается голос отца: «Бабьи небылицы – вот что это такое!»
Красное сияние изрисованной розами лампы отражается от качающегося маятника. Тик. Так. Тик. Так.
И вдруг наступает тишина.
Маятник останавливается.
Останавливается вместе с ним и сердце Адама. Дыхание замирает в легких. Внутри растет крик, но не может вырваться наружу. Он смотрит с ужасом и дрожью. Смотрит в густую темноту за неподвижным маятником и ждет. Секунду, две или пять. Ведь секунды не имеют значения, когда часы остановились.
Что-то шевелится там – за остановившимся маятником.
Появляются руки. Длинные, тонкие пальцы – иссохшие кости, покрытые кусками истлевшей плоти. В темноте корпуса часов блестят чьи-то глаза. Он видел эти глаза раньше – в одном из снов одинокая фигура стояла под дождем и смотрела на него. И теперь он понял, что это значит. Существо пришло за ним. Скелетированные пальцы выдвигаются вперед с обеих сторон от маятника, цепляются за стенки корпуса часов, и из темноты показывается голова.
На которой рога.
Адаму голова знакома. В это трудно поверить, но он прекрасно знает это существо. И то зло, которое в нем. Очень хорошо знает.
Адам страшно кричит…
Он проснулся. Крик из кошмарного сна обернулся слабым стоном. Он сел, откинув в сторону клапан спального мешка, и зашарил руками по стенкам палатки в поисках дедовых часов. Еще не вполне отойдя ото сна, он был совершенно уверен, что они сейчас здесь, с ним – в этом стойле, в ковчеге, в его палатке – и стоят с застывшим маятником, развернутые лицевой стороной к нему.
В первые мгновения он слышал только стук собственного сердца. Запах выпечки из дома бабушки еще тревожил его ноздри какое-то время. Услышав рядом храп, он резко обернулся, ожидая увидеть там бабушку, но это была Мериам. Холодный воздух заставил его окончательно
