Справившись со спазмом и немного отдышавшись, ковбой обвиняюще ткнул в Ричарда пальцем и продолжил нападать на него:
— Откуда мне знать, что ты не наплодил еще дюжину отпрысков по всей Америке, а? Может, тебе уже не нужны от меня никакие дети, а? Зачем тогда ты устроил все это? Весь этот фарс на ранчо? Зачем?! — горло снова сдавили тиски обиды и Текс скривил задрожавшие губы, ощутив в придачу горькую зависть и ревность, и, вопреки своему прежнему решению повременить с беременностью, вдруг отчаянно возжелал ее. Как будто рождением ребенка омега, страдающий в нем, мог что-то изменить в прошлом Далласа и как-то гарантировать себе счастливое будущее!..
Тщетная надежда! А-Сойера теперь не просто раздражал, а дико злил заполнивший здесь по-хозяйски каждый дюйм кофейно-лимонный запах альфаэро. А еще пока слабый и невыразительный цветочно-лимонный аромат маленького бастарда-омежки и вовсе вызывал рвотные позывы…
Ричард вздохнул и отступил, подняв руки, давая Тексу возможность успокоиться и понять, что муж не намерен его принуждать к чему бы то ни было:
— Не наплодил. Не в моих правилах увеличивать число страдальцев в этом мире, к тому же я всегда предпочитал неподатливых альф самым соблазнительным течным омегам… Поверь, я всегда был осторожен, кроме единственного случая с Тони здесь, в Новом Орлеане…
К запаху диких слив и золотой смолы — знакомому волнующему аромату Текса, ставшему родным, вдруг явственно примешалась горькая полынь и костровой дым. Почуяв это, Даллас осекся, поняв, что любимый не слушает его, захваченный бурей острых переживаний, и ревность была не последней среди них.
— Текс! — взмолился он. — Будь же справедлив… Эта история случилась девять лет назад, когда ты был еще мальчишкой, и я понятия не имел, что встречу и полюблю тебя. Но теперь мы вместе и мужья, и я открываю тебе свою жизнь, страница за страницей, за что же ты винишь меня?
Они все еще стояли посреди холла первого этажа, и, хотя слуги скрылись, детский плач затих, и дом точно вымер, это определенно было плохое место для семейного скандала. Ричард снова сделал попытку приблизиться к Тексу:
— Прошу тебя… пойдем.
Текс снова отступил и почти уперся спиной в широкий подоконник. Он был сейчас слишком взбешен и слишком погружен в пучину горького прозрения, чтобы замечать что-то кроме собственной обиды на мужа и на покойника-Куина.
— Не поздновато ли ты решил мне открыться, а? Ведь такое случается уже не в первый раз! Ты же давал мне слово, что будешь со мной откровенен, а сам и не думал держать его! — бросал он в лицо мужа обвинение в том, что задело его сильнее всего прочего еще тогда, когда случайным образом ему довелось узнать о тайной личине Ричарда Далласа, именуемой Черным Дексом. — Ладно Тони, его я могу еще понять и простить, он заботился о ребенке, взяв с меня обещание… но ты! Ты мог уже тогда сказать мне правду! Может быть… — тут он запнулся, с трудом соображая, которую из мыслей хотел высказать — то ли что не поехал бы ни в какой Новый Орлеан, то ли что к моменту встречи уже успел бы смириться с наличием у альфаэро внебрачного омежки… Но, так и не выбрав, махнул рукой — а… какая теперь разница!
Острое разочарование в том, кому он так безоглядно доверился, вручив свою жизнь и будущее, накрыло его с головой, и Текс прижал пальцы к глазам, не желая, чтобы Ричард заметил в них слезы обиды и злости. Так он стоял какое-то время, отвернувшись к окну и тяжело переводя рваное дыхание, а когда немного успокоился, то уставил невидящий взгляд в тенистую глубину заросшего сада и глухо проговорил:
— Я хочу уехать отсюда… не хочу здесь оставаться. Ты был прав, что не желал взять меня с собой, уж лучше бы я тогда тебе поверил… Потому что больше не смогу… больше я не смогу верить тебе, Дик.
Ричард снова вздохнул и, скрестив руки на груди, тоже посмотрел в окно, где в саду бабочки легкомысленно кружили над цветниками, и величаво покачивались ветви цветущей сливы, как будто облитые бело-розовой пеной. В былые времена и в прежних отношениях, сталкиваясь с упрямством или капризами сердечных друзей, он не проявлял к ним особенного терпения — сделав одно-два предупреждения, стремился подавить чужую волю и утвердить свою. Обычно это ему удавалось легко, а если непонятливый любовник продолжал чудить, Ричард порывал с ним без раскаяния и сожаления. Исключение было сделано только для Тони — белокурый омега, наделенный не только божественной красотой, но и поистине дьявольским умом, не владея сердцем Декса, все же сумел стать нужным и получить привилегии вечного фаворита, сохраненные до самой смерти.
Но Текс… Чувства Ричарда к нему были совсем иными, не похожими ни на одну привязанность, ни на одно бурное увлечение из прошлого.
«Падающий Дождь был прав: любовь истинного к истинному — это одновременно и благословение, и проклятие. Белый волк и черный волк. И только от любящего зависит, какой из волков станет вожаком».
Даллас невольно усмехнулся и с нежностью взглянул на разгневанного мужа: Текс походил не на волка, а на дикого своенравного мустанга, наполовину объезженного, но все-таки не желающего признавать ни упряжи, ни седла…
— Дорогой мой, давай выясним наши отношения позже. Сейчас не место и не время для объяснений. Мы приехали в гости, и нам стоит вести себя, как положено гостям, никого не обижая и не посвящая в наши семейные тайны… Ты можешь вернуться в гостиницу, если хочешь, но не раньше, чем я закончу свои дела здесь. Давай так: я один поднимусь к ребенку, а ты пока выпьешь кофе в компании мистера о-Марсдена. Он не даст тебе скучать, но и докучать не будет.
Текс криво усмехнулся, по-прежнему не глядя на мужа. Он остро сожалел сейчас о том, что не поехал сюда верхом — тогда можно было бы сесть в седло и ускакать назад в Новый Орлеан или… или вообще в ту сторону, где лежал его родной Техас. Но из слов Ричарда следовало, что уехать отсюда он теперь сумеет не раньше, чем решит сам альфаэро. И, что еще
