Проходя мимо тяжелых черных дверей, он застыл на месте от удивления. Дверь подпирали крепко вбитые колья. Именно они и не дали ночью отворить ее изнутри.
Издав пораженный вздох, Хома в отчаянии прокричал.
– Кто же мог это сделать?! – его голос дрожащим эхом разнесся по внутреннему двору.
Вскрикнув, Язва обхватил голову руками и, зарыдав, повалился на мостовую.
– Прости,– парень бросился поднимать его.– Я не хотел тебя напугать, все хорошо.
Чумак упрямо лежал не шевелясь.
– Я просто не понимаю,– ласково поглаживая его по плечу, шептал Хома.– Если Демьян мертв, кто мог это сделать? Да и зачем?
Вдруг на ум бурсаку пришла страшная догадка.
– Бродяжки… – прошептал Хома сухими губами и от потрясения едва не упал на каменную мостовую, но вовремя схватился за Язву.– Какая жестокая месть…
Кое-как добравшись до села, таща тяжелого Язву на плече, бурсак первым делом направился к церкви, которую он видел по дороге к замку. Старик поп был на месте, умиротворенно погруженный в уборку во дворе церквушки, которая оказалась совсем хилой и бедной. Не мешкая Хома направился прямиком к нему.
Завидев вчерашних незваных гостей, седой старик удивленно замер. Лицо его несколько раз поменяло выражение: от паники и злобы до благодарности и тревоги. Взглянув на Язву, который стоял посреди двора, словно круглый дурачок, старик понимающе склонил голову.
– Вы все-таки пошли в замок,– он тяжело вздохнул.– Я же предупреждал.
Не зная, что ответить, Хома подозвал к себе напуганного Язву.
– А эти все чумаки и их атаман на черном коне, – прошептал старик,– они все умерли?
Парень угрюмо кивнул, а поп трижды перекрестился:
– Да упокоит Господь их души…
– Мне нужно возвращаться в монастырь, я семинарист,– помолчав, прибавил Хома, и старик поглядел на него заинтересованно.– Но перед этим я бы хотел попросить вас о помощи.
– Это хорошо, что ты вернешься на путь Божий,– седой поп сокрушенно покачал головой и, слегка склонившись, услужливо спросил: – Может, помощь какая нужна тебе, сынок?
– Оставьте его у себя, при церкви, иначе он пропадет,– парень указал на Язву.– Я обычный семинарист, живу в бурсе, я не могу взять его с собою.
– Нет, это совершенно невозможно,– старик отшатнулся.– При церкви и так яблоку негде упасть. Тем более что этот от черных чумаков…
– Прошу вас,– взмолился Хома.– Поверьте, теперь он добрый, послушный и очень сильный. Он сможет помогать вам по хозяйству. Пока он просто слишком напуган,– пояснил бурсак, глядя на Язву, снова встревоженно прикрывшего глаза руками.– Вы сами рассказывали, что приютили того конюха, который пострадал в замке, сжальтесь над моим другом, иначе он пропадет.
Старик задумчиво и упрямо пожевал губу, не собираясь идти на уступки. Тогда Хома вынул из-за пазухи мешочек и отсыпал небольшую горсть серебра:
– Это благодарность за ваши хлопоты.
Удивленно глядя на серебро, которого он, должно быть, сроду столько не видывал, поп неуверенно кивнул, соглашаясь. Спрятав монеты в карман бедненькой худой рясы, старик ласково подозвал Язву и повел его прочь от церкви.
– Пошли,– уходя, обернулся он на бурсака.– Покажу тебе, где можно помыться, поесть и отдохнуть.
Лежа на следующее утро в стоге сена во дворе перед скромной, но аккуратной мазанкой попа, парень угрюмо вспоминал произошедшее в крепости. Какими бы ни были атаман и чумаки, Хоме все равно было их жаль. Он никак не мог поверить, что бездушный черный камень унес за одну ночь столько жизней.
Размышляя, бурсак вытащил из-за пазухи измятую тетрадь характерника. Перелистывая засаленные страницы, Хома вновь и вновь вчитывался в них, но почему-то точно знал, что там ничего не написано про проклятый камень.
«Неужели характерник никогда не сталкивался ни с чем подобным?!» – разочарованно шептал Хома и неожиданно наткнулся на странную приписку, сделанную сбоку страницы в разделе «Упыри».
В приписке говорилось: «Упыри, вампиры, вурдалаки – все, кто любит поглощать кровь, черпая силы жертвы, пока кровь ее не иссякнет, и она не умрет, помимо средств, убивающих их, не переносят одну вещь…»
– Вот оно! – радостно воскликнул бурсак, разбудив тучного Язву, дремавшего поблизости в сене. Испугавшись, Язва протяжно застонал и стал ворочаться. Сочувственно поглядев на него, Хома прошептал:
– Тише, тише, все хорошо, спи.
Подложив здоровенную ручищу под щеку, чумак снова захрапел с блаженной улыбкой.
Обернувшись к тетради, парень стал быстро читать дальше: «Если серебро, молитвы, осиновый кол в сердце к упырю применить невозможно, то его нужно хитростью заставить выпить кровь мертвого, умершего до встречи с упырем и без его помощи».
Вздохнув, бурсак разочарованно убрал тетрадь за пазуху: «А я-то надеялся…»
Провожая семинариста, старик трижды перекрестил его:
– Доброго пути, бурсак. Не связывайся больше с плохими людьми.
– Не буду,– пообещал Хома.– Подскажите только, могу ли я в вашем селе купить крупного барана?
– На что тебе баран? – удивился поп.– Чай, в семинарию хочешь привезти его?
– Ну что вы,– Хома смущенно улыбнулся.– Так, хочу сделать кое-кому подарок.
– А, дело хорошее,– старик улыбнулся.– Пойдем, я провожу тебя до нужной хаты.
Солнце ярко освещало безлюдную зеленую рощу, обещая хороший теплый вечер. Хома, с тяжелой тушей барана на плечах, истекающей теплой кровью прямо ему на зипун, не обращал на это внимания и спешил к замку, чтобы успеть до наступления темноты.
Когда он подошел к перекидному мосту, его зипун был насквозь мокрым от пота и крови и противно прилипал к спине.
– Ну, ничего,– шептал Хома давно замершему на его плечах барану.– Если выберусь отсюда, обязательно куплю себе новый зипун и рубаху, это не страшно. Вот… только бы выбраться.
Бурсак с тревогой поглядел на солнце, наполовину склонившееся уже к горизонту.
Ступив в роскошные витые ворота, он больше не испытывал того трепетного волнения и восхищения, которые охватили его, когда он впервые увидел величественную и непоколебимую крепость. Сейчас Хома чувствовал только жгучее отвращение к блеску ее черных стен. И страх.
Стояла полная тишина. Бледные тени уже покрывали каменную мостовую, тела мертвых лошадей превратились в высушенные кости, обтянутые тонкой кожей. Лежащее возле них тело Демьяна совсем затерялось в ворохе одежды.
Стараясь не глядеть по сторонам, Хома аккуратно положил тушу барана на мостовую и стал неуклюже вытаскивать вбитые перед дверью колья.
Наконец разделавшись с ними, совершенно мокрый от пота бурсак поднял барана и распахнул массивную черную дверь. Прошептав молитву, он вошел в просторный черный зал.
Знакомые ощущения ужаса и слабости мгновенно охватили его. Перед ним предстала ужасающая картина. Обескровленные трупы лежали повсюду, источая зловонный смрад. Многие чумаки были покалечены, изуродованы, но у всех как у одного ввалились глаза и был широко открыт сухой рот, как будто бы они кричали перед смертью.
Перешагивая их, бурсак поднес тушу барана к одной из стен и положил ее прямо в камин из черного камня.
– Что ж, посмотрим,
