В вестибюле Аллен-Центра он пришвартовал лодку рядом с лифтами и пошел вверх, перекинув через плечо вещмешок с его плещущимся содержимым. Подъем на десять этажей по лестницам, заполненным пылью и плесенью, дался ему нелегко. У него кружилась голова и перехватывало дыхание. Он зашел в пустой кабинет, взял в руки веревку, которую оставил там, спустил вещмешок на палубу «Маринера», а затем стал спускаться сам.
Первым он всегда кормил Картера.
На левом борту, почти посередине корабля, виднелся люк. Грир присел и достал из вещмешка бутыли с кровью. Связал три штуки за ручки концом одной веревки. Солнце светило ему в спину, заливая палубу ярким светом. Взяв в руки массивный ключ, Грир отвернул болты, повернул рукоятку и открыл люк.
Солнце прочертило внутри яркий косой столб. Картер лежал у носовой переборки в позе эмбриона, недоступный солнечному свету. На полу кучей валялись старые бутыли и веревки. Перебирая руками по веревке, Грир спустил бутыли вниз. Картер проснулся лишь тогда, когда они коснулись пола. Ринулся к ним на всех четырех. Грир отпустил веревку, закрыл люк и завернул болты на место.
Теперь Эми.
Грир подошел ко второму люку. Главное было делать всё быстро, но без панической суеты. Тонкая пластиковая стенка бутылки была слишком убогой преградой, чтобы Эми не почуяла запах крови. Ее голод был очень силен. Грир положил бутыли прямо под руку, вывернул болты и убрал руки в сторону. Сделал глубокий вдох и выдох, успокаиваясь, и открыл люк.
Кровь.
Она прыгнула. Луций бросил бутыли, захлопнул люк и вставил на место первый болт как раз в тот момент, когда тело Эми ударилось в люк. Металл лязгнул, будто в него ударили огромным молотом. Грир бросился на люк, прижимая его своим телом, когда последовал второй удар, от которого у него перехватило дыхание. Петли прогибались, и, если он не завернет остальные болты, люк не выдержит. Он ухитрился вставить еще два, когда Эми ударила снова. Грир увидел, как один из болтов выскочил и покатился по палубе. Он резко выбросил руку в сторону и едва успел поймать его.
– Эми! – заорал он. – Это я, Луций!
Он воткнул болт в дырку и ударил по нему головкой ключа, вгоняя его.
– Там кровь! Иди на запах крови!
Три поворота ключа, и болт был затянут. Четвертое отверстие встало на место. Луций ударом вогнал в него болт. Последний удар снизу в люк, уже намного слабее, и всё кончилось.
Луций, я не хотела…
– Всё нормально.
Прости.
Грир собрал инструменты и убрал их в пустой вещмешок. Внизу, в трюме «Шеврон Маринера», Эми и Картер утоляли свою жажду. Всё всегда так происходило, Грир мог бы уже привыкнуть. Но его сердце всё равно колотилось, а тело и сознание будто летели на адреналине.
– Я твой, Эми, – сказал он. – Всегда был и буду. Что бы ни случилось, сама знаешь.
С этими словами Луций двинулся обратно по палубе «Маринера», а затем полез по веревке в окно.
7Эми пришла в себя и поняла, что стоит на карачках в грязи. На ее руках были перчатки, рядом стоял плоский пластиковый ящик с бальзаминами, а еще ржавый совок.
– С вами всё в порядке, мисс Эми?
Картер сидел в патио, вытянув ноги под столом с литой чугунной станиной и обмахивая лицо большой соломенной шляпой. На столе стояли два стакана чая со льдом.
– Этот человек хорошо о нас заботится, – сказал он и удовлетворенно вздохнул. – Уже и не помню, когда последний раз жажду утолял.
Эми неуверенно поднялась на ноги. Ее охватила страшная вялость, будто она только что проснулась от долгого сна.
– Идите, посидите минутку, – сказал Картер. – Дайте телу переварить принятое. День еды – день отдыха. И пусть цветы подождут.
Это правда, цветы были и будут, всегда. Как только Эми заканчивала высаживать один ящик, появлялся новый. То же самое с чаем – только что стол был пуст, и вдруг на нем появлялись два запотевших стакана. Эми не знала, какая незримая служба делает это. Всё это было частью этого места, его особенной логикой. Каждый день – как время года, каждое время года – как год.
Она сняла перчатки и прошла по газону. Села напротив Картера. Во рту стоял вязкий вкус крови. Она отпила чая, чтобы смыть его.
– Это хорошо, поддержать силы, мисс Эми, – сказал Картер. – Нет никакого проку морить себя голодом.
– Мне это просто… не нравится.
Она поглядела на Картера, который всё так же обмахивался шляпой.
– Я снова пыталась убить его.
– Луций хорошо знает ситуацию. Сомневаюсь, что он принял это близко к сердцу.
– Дело не в этом, Энтони. Мне надо научиться контролировать это, подобно тебе.
Картер нахмурился. Он всегда говорил короткими фразами, жестикулировал скупо, выдерживал паузы.
– Не вини себя так. У тебя было всего три года, чтобы ко всему этому привыкнуть. Ты в своем роде младенец, в том смысле, кем мы являемся.
– Я не чувствую себя младенцем.
– А кем же ты себя чувствуешь?
– Чудовищем.
Слишком резко она выразилась. Эми отвернулась, чувствуя стыд. После еды она всегда проходила через период сомнений. Как странно всё это. Она – тело внутри корабля, но ее сознание живет здесь, вместе с Картером, среди цветов и деревьев. Эти два мира соприкасались лишь тогда, когда Луций приносил кровь, и контраст сбивал ее с толку. Картер объяснил ей, что для них двоих в этом месте нет ничего особенного, разница лишь в том, что они в состоянии его видеть. Есть один мир, из плоти, крови и костей, но есть и другой – более глубинная реальность, та, которую обычные люди могут увидеть лишь мельком, если вообще видят. Мир душ, мир живых и мертвых, в котором пространство, время, память и желания существуют в чистом виде, так, как они существуют во снах.
Эми знала, что это так. Она чувствовала, что знала это всегда, даже будучи маленькой девочкой, совершенно человеческой девочкой, она ощущала существование этой иной реальности, мира-за-пределами-мира, так она его называла. Наверное, у многих детей так бывает, решила она. Что такое детство, как не переход из света во тьму, медленное погружение души в океан привычной материи? За то время, что она провела на «Шеврон Маринере», для нее стало ясным многое в ее прошлом. Яркие воспоминания находили дорогу в ее сознание, вежливо возвращаясь в память, до тех пор, пока то, что случилось, казалось, столетия назад, не стало ощущаться как свежее воспоминание. Она вспомнила, как давным-давно, в тот период невинности, который она назвала для себя «прежде» – прежде Лэйси и Уолгаста, прежде Проекта НОЙ, прежде вершины горы в Орегоне, где они нашли себе дом, прежде ее бесконечных одиноких скитаний в мире, лишенном людей, где попутчиками ей были лишь Зараженные, –
