– Вау. Прости, приятель.
Это был Джонас. Стефани пулей соскочила с меня. В мгновение ока рывком подняла трусики и опустила платье, четкими движениями поправила все остальные предметы нижнего белья. Стоя в дверях, мой товарищ по комнате с трудом сдерживал смех.
– Иисусе, – сказал я. Застегнул ширинку, вернее, попытался. Рубашка в молнию попала. Еще смешнее. – Мог бы и постучаться.
– А ты мог бы и дверь закрыть.
– Джонас, ты ее нашел?
Позади него появилась Лиз. Вошла в комнату, и ее глаза расширились.
– Ой, – сказала она.
– Они познакомились поближе, – со смехом сказал Джонас.
Стефани приглаживала волосы, ее губы были припухшими, а лицо раскрасневшимся. Не сомневаюсь, у меня было такое же.
– Уже вижу, – сказала Лиз. Ее губы сжались в ниточку, она даже не смотрела на меня. – Стеф, твои друзья снаружи ждут. Если только ты не хочешь, чтобы я им что-то другое сказала.
Это было совершенно невозможно. Воздушный шар страсти был проколот и сдулся.
– Нет, наверное, я лучше пойду.
Она нашла туфли, обулась и повернулась ко мне. Я, как дурак, продолжал сидеть на диване.
– Ну, спасибо, – сказала она. – Было очень приятно с тобой познакомиться.
Нам надо поцеловаться? Или руки пожать? Что я должен сказать? «Всегда пожалуйста» прозвучало бы как-то неуместно. Пропасть между нами была слишком велика, и мы даже не прикоснулись друг к другу.
– Мне тоже, – сказал я.
Она вышла из комнаты следом за Лиз. Я чувствовал себя ужасно – не только от болезненного распирающего ощущения в паху, но и от того, насколько разочаровалась во мне Лиз. Я проявил себя как совершенно обычный парень, воспользовался первой же возможностью. Лишь в тот момент я осознал, насколько важным стало для меня ее мнение.
– А где все? – спросил я Джонаса. В здании было до странности тихо.
– Четыре утра. Все разошлись. Кроме Элкотта, который вырубился и лежит в бильярдной.
Я посмотрел на часы. Так и есть. То ли от адреналина, то ли от кокаина, противодействующего алкоголю, мои мысли прояснились. Я начал вспоминать фрагменты прошедшей ночи. Как я пролил выпивку на подружку члена клуба, пытаясь станцевать «казачок» под «Лав Шэк» группы «Б‑52», как громко рассмеялся шутке, которая на самом деле была грустной историей о брате-инвалиде. О чем я думал, что так напился?
– Ты в порядке? Хочешь, чтобы мы тебя подождали?
В последнюю очередь я этого хотел. Я уже прикидывал, где смогу поспать на скамейке в парке. Интересно, люди так еще делают здесь?
– Вы идите, ребята. Я подойду.
– О Лиз не беспокойся, если ты об этом думаешь. Это была ее идея, полностью.
– Правда?
Джонас пожал плечами:
– Ну, может, не до такой степени, что ты трахнешь ее двоюродную сестру на диванчике. Но она хотела, чтобы ты почувствовал себя… даже не знаю. Принятым.
От этого я почувствовал себя еще хуже. По глупости я решил, что Лиз делает одолжение сестре, а вышло всё наоборот.
– Слушай, Тим, прости…
– Забудь, – сказал я, махнув рукой своему товарищу по комнате. – Я в порядке, правда. Иди домой.
Я выждал десять минут, собираясь с силами и мыслями, а затем вышел. Джонас не сказал, куда они с Лиз пойдут, может, к ней, но я не желал испытывать судьбу. Спустившись к реке, я пошел вдоль нее. Я не шел в какое-то определенное место; я просто исполнял наложенное на самого себя наказание, правда, сам не зная в точности, за что. В конце концов, я сделал именно то, что от меня ожидалось, в этом месте и в то время.
Серый рассвет осветил меня, жалкую фигурку в смокинге в пяти милях от кампуса, на мосту Лонгфелло над рекой Чарльза. Реку рассекали первые гребцы, погружая в воду элегантные длинные весла. Говорят, что именно в такие моменты к людям приходят откровения, но этого не случилось. Я хотел слишком многого и опозорился; больше мне было нечего сказать себе. У меня было жестокое похмелье, а от тесных туфель уже пузыри на ногах появились. Мне вдруг пришла в голову мысль, что я уже очень давно не разговаривал с моим отцом, и я пожалел об этом, хотя и прекрасно понимал, что не стану звонить ему.
Когда я вернулся в Уинтроп, было уже почти девять утра. Я вставил ключ в замок, открыл дверь и увидел свежевыбритого Джонаса, который сидел на кровати, надевая джинсы.
– Иисусе, только погляди на себя, – сказал он. – На тебя напали или еще что?
– Я прогулялся.
У Джонаса был такой вид, будто он куда-то спешит, и с радостью.
– Что происходит?
– Мы уходим, вот что происходит.
Он встал, заправляя рубашку в джинсы.
– Тебе лучше переодеться.
– Я устал. Я никуда не пойду.
– Подумай хорошенько. Элкотт только что звонил. Мы едем в Ньюпорт.
Я понятия не имел, что ответить на это нелепое заявление. До Ньюпорта часа два ехать, не меньше. Мне хотелось только забраться в постель и спать.
– О чем ты говоришь?
Джонас защелкнул браслет часов и подошел к зеркалу, чтобы расчесать волосы, всё еще влажные после душа.
– Афтерпати. Только для членов клуба и панчей. Сам понимаешь, тех, кто прошел. Ты в их числе, друг мой.
– Ты шутишь.
– С чего бы мне шутить по этому поводу?
– Блин, не знаю. Может, потому, что я проявил себя полным болваном?
Он рассмеялся:
– Не надо так себя корить. Ты немного перебрал, ну и что? Ты всем понравился на самом деле, особенно Элкотту. Очевидно, твой номер в библиотеке на всех впечатление произвел.
У меня внутри всё опустилось.
– Он знает?
– Ты серьезно? Все знают. Кстати, это дом Элкотта, куда мы едем. Тебе стоит его увидеть. Будто со страниц журнала.
Он отвернулся от зеркала.
– Земля вызывает Фэннинга. Я что, сам с собой говорю?
– Э, нет, наверное.
– Тогда, на хрен, переодевайся.
17
Осень превратилась в нескончаемый марафон вечеринок, одна экстравагантнее другой. Вечера в ресторанах, которые я никогда бы не смог себе позволить, стрип-клубы, круиз по заливу на шестидесятифутовой яхте, которая принадлежала одному из выпускников, который так и не вышел из рубки. Один за другим кандидаты отпадали, пока нас не осталась дюжина. Вскоре после Дня благодарения мне под дверь сунули конверт. Я должен был прийти в клуб к полуночи. На входе меня встретил Элкотт, сказал мне, чтобы я молчал, и вручил оловянную кружку с крепким ромом, которую я должен был выпить залпом. В здании никого не было, свет был выключен. Он отвел меня в библиотеку, завязал мне глаза и приказал ждать. Шли минуты. Ром ударил в голову, я чувствовал себя хорошо пьяным и с трудом держал равновесие.
А затем я
