— А нас не предупреждали, — ахнула женщина. — Вы звонили?
— Звонил, — радостно подтвердил Никита. Звонил и звонил… и звонил… Но не дозвонился. А потом позвонил в управление культуры, Александре Ковалевской. Знаете Александру?
Женщина помедлила, а затем опрометью метнулась в кабинет, откуда послышался ее приглушенный взволнованный голос. Никита ждал, без интереса разглядывая потолок с глубокой трещиной в форме африканской реки Нил.
— Молодой человек, — послышался голос сотрудницы, — вас к телефону.
Никита вошел в комнату, служившую сотрудникам бытовкой, и взял трубку древнего телефона.
— Шмелев на проводе.
— Ты что там делаешь? — сердито спросила Саша. — Да еще на меня ссылаешься.
— Здравствуйте, Александра. Как вы помните, я пишу серию очерков о краеведении, — занудно произнес Никита. — Это моя любимая тема.
— С каких пор тебя интересует краеведение?
— О, краеведение — тема очень занимательная, вы не находите? Тем более, в провинции, — серьезно ответил Никита, косясь на сотрудницу, беззастенчиво подслушивающую разговор. В трубке здорово трещало, голос Сашки доносился, как из подвала.
— Ты там совсем с ума сошел? — возмутилась Саша.
— Отнюдь. Достояние государственных фондов — тема очень широкая. Помните, в последний раз я консультировался с господином Коростылевым и госпожой Крайновой. Они дали много ценной информации.
Услышав фамилии погибшего антиквара и пропавшей подруги, Саша на пару мгновений замолчала, а затем испуганно спросила:
— То, что ты сейчас в музее имеет какое-то отношение к убийству?
— Ни малейшего, — успокоил Никита, памятуя, что в прошлый раз Сашку едва не выгнали с работы после громкого расследования журналистов. (Данные события описаны в книге Ирины Мельниковой и Георгия Ланского «Лик Сатаны»). Но в «подвале» дыра, и ее надо заткнуть. А тема хорошая.
Саша достаточно долго общалась с Никитой, чтобы понять, о каком подвале идет речь. Конечно же, речь шла о дыре внизу газетной полосы. Немного успокоившись, она велела передать трубку сотруднице. Та взяла ее с опаской, как дохлую сколопендру. Никита загадочно улыбался.
Женщина закончила разговор, положила трубку и с тоской поглядела на Никиту.
— Директор-то у нас на больничном, — запричитала она. — Как я без ведома вам все расскажу?
— А вас как зовут? — улыбнулся Никита.
— Агафонова я, — ответила женщина. — Елена Борисовна.
— Елена Борисовна, во-первых, ничего криминального я у вас не спрошу. Это будет небольшой материал, без каких-либо скелетов в шкафу. Расскажете немного о музее, сотрудниках, состоянии фондов, проблемах, с которыми приходится сталкиваться. Во-вторых, привет вам от Марфы Сидоровны.
Елена Борисовна нахмурилась, а затем подобрела и махнула рукой.
— Ладно. Давайте поговорим. Здесь беседовать станем или вы хотите экспонаты осмотреть?
— А можно?
— Чего ж нельзя. Правда, у нас штат сократили, так что я и заместитель директора, и экскурсовод, и хранитель фондов. Только я дверь запру. Больше-то нет никого на работе, не дай бог кто зайдет и что-нибудь стащит, пока мы тут ходим… Вот, кстати, первая проблема. Сотрудников из-за кризиса разогнали, хотя, может и правильно. У нас одни пенсионеры работали. Начальство — не наше, областное — решило: слишком жирно и пенсию и зарплату платить. А какие у нас зарплаты? Слезы, да еще и минус налоги… Пойдемте, у нас в соседнем зале замечательная экспозиция самоваров…
«Замечательная экспозиция самоваров» на деле таковой не оказалась. Никита быстро заскучал и, с трудом сдерживая зевоту, лениво фотографировал убогие экспозиции, старательно задрапированные тумбы, на которых одиноко стояли невыразительные предметы старины. Не замечая его страданий, Елена Борисовна трещала, как счетчик Гейгера рядом с атомной подстанцией. Журналист украдкой поглядел на часы.
Господи Боже… Электричка только в четыре… А сейчас половина двенадцатого…
— Марфа Сидоровна говорила, что раньше жить было лучше, — вставил Никита. — Ну, при советской власти. Вы согласны?
— Она склонна все идеализировать, — махнула рукой Елена Борисовна. — Это сейчас кажется, что все было замечательно, стабильно, все работали и были уверены в завтрашнем дне. Но это касается только эпохи застоя. При Хрущеве или Сталине разве мы хорошо жили? Бросьте! Вы слишком молоды, не знаете, что это такое. А я помню, как моих родителей раскулачили. А за что? Мы же не были даже зажиточными, просто мои родители имели маслобойку. Понимаете? Маслобойку! И за это на них донесли соседи, те же самые, что приносили молоко. При Хрущеве нельзя было держать гусей. А почему? Кто бы нам объяснил. Несколько кур, одну свинью — не дай Бог лишнее заведется — сразу под статью. И это все чушь, что у нас безработицы не было. Была! Только ее маскировали, раздували штаты. Вон, в паспортном столе сидели десять человек — куда столько? Сейчас одна сотрудница работает и то полдня. А наш музей и в советские времена не процветал. Никому и раньше не было дел до наших экспонатов. Да и сами видите — ничего интересного. Хлам…
Последние слова она произнесла с горечью, а затем, спохватившись, попросила об этом не писать. Но Никита ее уже не слышал. Застыв перед витриной, он почуял знакомый холодок на затылке.
В витрине стояла шкатулка. Деревянная, резная, хорошо знакомая по фотографии, показанной Мироновым. На табличке скромно значилось: «Чайная шкатулка. Мастерская Ружа. XIX-ХХ века». Шмелев почувствовал жгучее желание схватить экспонат, но для этого нужно было как минимум избавиться от экскурсовода, открыть витрину, но, увы, сделать это было не реально.
— А это наш самый ценный экспонат на сегодня, — сказала Елена Борисовна и ткнула пальцем в именную табличку. — Преподнесен как выставочный образец, на время господином Чебыкиным. Это наш местный… бизнесмен.
Последнее слово она произнесла с запинкой, словно зная о бизнесмене Чебыкине больше, чем следовало.
— Господин Чебыкин увлекается антикварными чайными шкатулками, коллекционирует их. Мы уже неоднократно пытались убедить его выставить его коллекцию у нас, но, увы, он отказался. Зато в качестве жеста доброй воли пожертвовал для экспозиции одну жемчужину из своей коллекции… Хотя она не особо ценная, да и состояние не ахти.
— Сколько она может стоить? — небрежно спросил Никита.
— Ну, от силы тысяч сто. Видите ли, эта шкатулка сломана, потому Чебыкин и смог с ней расстаться, у него есть такая же. Но и эту он нам не подарил, дал на время… Над своей коллекцией Алексей Николаевич чахнет, как царь Кощей.
— Она давно здесь?
— Шкатулка? — Елена Борисовна повела плечами и запахнула шаль. — Да месяца три. У нас экспозиция примерно по три- четыре месяца по плану. Вот, скоро чайную экспозицию свернем, самовары в запасник, а шкатулку — владельцу. Жаль, конечно… Но ничего, скоро мы выставим коллекцию минералов, это гораздо интереснее. Может, школьников на экскурсию приведут, все не так тоскливо будет…
— А нельзя с этим Чебыкиным пообщаться? — нетерпеливо спросил Никита. — Все-таки какой-никакой, а коллекционер. Наверняка ему есть, что рассказать.
— Сомневаюсь, что он захочет разговаривать с журналистом, — неуверенно
