— А скажи мне, раз ты такой откровенный, — осклабился Миронов, присаживаясь напротив Чебыкина, — Панарина ты за что завалил?
— Не бери на понт, мусор, — равнодушно ответил Чебыкин, потянулся за трубкой, и, игнорируя гневный возглас Протасова, закурил. — На хрена мне Олежу валить? Мы с ним общались, дружили, можно сказать, разделяли интересы.
— Машину его нашли неподалеку от твоего дома, — холодно сказал Протасов. — Всю в крови. А свидетели показали, что в тот день он был у тебя.
— Свидетели, говоришь? — криво улыбнулся Чебыкин и выпустил целое облако дыма, да такого ароматного, что Кириллу немедленно захотелось курить. — Свидетели, конечно. Врать не станут, разве что чуток. Особенно, если попросить. Так я и не отрицаю, что Олежа у меня был. Я ему шкатулку продал. Очень уж он хотел жене подарок сделать, она такие штуки любит.
— Дорого продал? — спросил Кирилл.
— Недорого. За триста «косых». Я этих шкатулок в свое время накупил уйму, а потом распродавал. Повелся на красивую легенду, только деньги зря выкинул.
— Легенду? — насторожился Кирилл. Чебыкин глянул на него с интересом.
— Ну да. Попадалась мне одна занимательная бумаженция, что при Петре в такую шкатулку один из приближенных к царю людей спрятал камень, украденный у индийского махараджи, и что камушек этот проклят. Я немного покопался в архивах. Камень такой и правда был, в Индии его назвали «синий лед» за необычайную кристальную чистоту и слегка голубоватый оттенок. Было и подробное указание — спрятан бриллиант в шкатулке мастерской Ружа. Оттого, наверное, их очень быстро разбирали в свое время. Вот и я на эту хрень повелся, скупал шкатулки, как лотерейные билеты. Да только ничего так и не нашел. Ну, а потом уже услышал, что камень прибрали к рукам революционеры, продали в Германию, и на эти деньги не то «Искру» печатали, не то броневичок для Ильича арендовали. Дурное ж время было, неспокойное, золото и камни ничего не стоили. Их на хлеб меняли.
Пыхнув трубкой, Чебыкин произнес даже с каким-то сожалением.
— Я прямо одержим был этим барахлом. Столько денег выкинул, жалел долго — бесполезные никчемные игрушки… А потом подумал: может быть у человека хобби? Ну, купил, чего ж теперь, выбрасывать? Кореша то мои на баб деньги тратили, в казино мильоны проматывали, а я вот, все в дом, все в дом… Пожалел я коллекцию. Оттого и оставил в хозяйстве одну, самую лучшую из шкатулок Ружа, а остальные — продал, да вот в музей еще отдал на время.
— Вот смешно будет, если камушек и правда был, — хохотнул Протасов. Чебыкин подобрался и посмотрел на следователя колючими глазами.
— То есть? — недобро осведомился он. — Это ты к чему, гражданин начальник?
— Ну, как же, — улыбнулся Протасов. — Ты шкатулку продал Панарину. Его тут же грохнули. Шкатулку потом посторонняя баба нашла и в скупку определила. Хозяина скупки тоже грохнули. Как тут в проклятие не поверить? А, может, ты сам потом понял, что сокровище случайно сбыл? Оттого Панарина и грохнул.
Чебыкин поморщился.
— До чего у вас в мусарне мыслят примитивно. Ну, сбыл я Олеже шкатулку, потом понял, что камень в ней, грохнул Олега. Чего ж я шкатулку-то не забрал? И скупщика тоже я вальнул? Нет, гражданин начальник, не сходится у тебя песня, нескладуха это.
— Панарин к тебе один приезжал? — спросил Кирилл.
— Он всегда один приезжал, — отрезал Чебыкин, но было видно, что мыслями он уже где-то далеко. Видимо, идея об индийском бриллианте захватила его целиком. — Я не велел сюда никого таскать.
— Машина твоя где? — хмуро спросил Протасов. — Черный «лендкрузер», если быть точнее.
— Не поверишь, начальник, — лениво ответил Чебыкин, — третьего дня угнали. Сам в шоке, если честно. И если найдешь, я такой благодарный буду…
— Нашли уже, — усмехнулся Протасов. — Недолго искали. Чего ж ты на собственной машине поручил ментов давить, а, Леха?
Чебыкин залопотал что-то, возмущаясь, но его никто не слушал. У Кирилла зазвонил телефон. Он выслушал короткий доклад отправленного в больницу опера и, отключившись, сказал в пространство.
— Шмелеву сделали промывание желудка, сейчас он вне опасности.
— Тоже мне, беда, — чуть слышно пробубнил Чебыкин и добавил в голос. — Подумаешь, поспал немного ваш малец. Мы бы, граждане хорошие, либо в кутузку меня тащили, либо уматывали отсюда по добру, по здорову. Нечего вам шить Леше Сизому.
Кирилл с сомнением поглядел на Протасова, а тот, зло захлопнув папку, скомандовал:
— Пакуйте его. Там разберемся, что ему можно пришить. И охранника прихватите. Уж он-то у меня точно за сопротивление отсидит. А если докажем, что он к Колчиной приходил и Устемирова убил, загремит по полной.
— Воля ваша, — миролюбиво ответил Чебыкин и сбросил халат, оставшись в майке и трусах, не скрывающих синюшных волосатых коленок. — Только я на произвол жаловаться буду.
— Да жалуйся ты хоть в ООН, — отмахнулся Протасов и прикрикнул на замерших оперов: — Чего рты раззявили? Грузите клиента!
Глава 24
Взбудораженная неожиданным звонком Никиты Саша долго не могла прийти в себя.
Никите решительно нечего было делать в Михайловке. Даже если его намеки на Лику и Коростылева она поняла правильно, ни ту, ни другого с михайловским музеем ничего не связывало.
Или связывало?
Подумав, Саша решила, что связывать могло. После случившегося с ее дедом она могла поверить в любые закулисные интриги хранилищ и фондов различных музеев. (События описаны в романе Ирины Мельниковой и Георгия Ланского «Лик Сатаны»). Экспонаты, валяющиеся в запасниках, вполне могли быть украдены и проданы через антикварные салоны. Именно Шмелеву удалось нащупать ниточку, ведущую к кражам в запасниках, и распутать преступление, ставшее впоследствии камнем преткновения в их отношениях. Неужели и сейчас история повторялась?
Телефон Никиты молчал. Саша звонила весь день, но номер просто не отвечал, а под вечер механический голос с неукоснительной вежливостью сообщил, что абонент временно недоступен. Выхаживая по кухне туда-сюда, Саша куталась в старый халат,
