– А ты что стоишь? – крикнул Ваня Холмскому. – Коль набрался смелости для драки, то ставь своих по сотне с каждого края. Да сотню сюда – к знамени.
– Слушаюсь! – нервно ответил Даниил. Этот формат ответов-отзывов на приказ в него уже въелся. Наслушался во время тренировок.
Холмского сильно задели слова княжича. Ведь его фактически обвинили в трусости. Обидно.
Очень. Тем более что любой бы постарался избежать битвы при столь неприятном соотношении сил. Холмский, как и все местные воинские командиры, не воспринимал пехоту княжича за войско. Так – балласт, сподручный для грабежа поселений, но никак не для боя. Про орудия он и вовсе не думал, считая их декорацией и капризом умного, но неопытного отрока… дескать, с придурью, не может или не хочет по-людски все делать.
Он бы психанул и ушел. Но бросить княжича перед лицом противника не мог. Ему бы Великий князь такого не простил. Да и он себе – тоже. Посему сжал кулаки покрепче и проглотил обиду. Во всяком случае – пока. А Ваня тем временем выехал на коне перед строем пехоты и громко, чтобы все они слышали, начал толкать речь:
– Солдаты![67] Вчера вы были простыми селянами! Сегодня вы можете стать воинами! Пешими ратниками! Теми, кто во времена праотцов наших славы великой себе снискал! Теми, кто бил хазар! Теми, кто брал Царьград под рукою Вещего Олега!
Княжич сделал паузу. За его спиной начал нарастать шум – это новгородцы начали выезжать в поле и строиться для атаки. Ведь перед ним был столь незначительный супостат. Вот радостными возгласами и обидными матерными криками и сопровождали подготовку к бою.
– Я говорю вам – мы не хуже! Мы победим! И я стану с вами. А ежели кто страшится, ежели кто баба по нутру своему, то пусть бросает оружие свое и бежит, словно пес побитый. Искать не станем! Ибо пришло время отделять зерна от плевел! Пусть ныне каждый покажет себя! Перед товарищами своими, перед врагом и перед Господом Богом! Ибо истину говорю вам – Он взирает на нас! И будет судить за каждый вздох! За каждую мысль! За каждый поступок! Так что к бою! Покажем Всевышнему, что мы достойны Его внимания!
После чего проехал сквозь расступившийся строй и, демонстративно соскочив с коня, встал пешим возле командира пехоты. Да, коня держали подле и находился Ваня не в первом ряду. Но все-таки он стал рядом с пехотой. Вещь совершенно невероятная, просто немыслимая по тем временам.
Точно так же каких-то восемь лет спустя в битве при Гинегате поступит будущий император Священной Римской империи Максимилиан I Габсбург, дабы повысить стойкость своих пикинеров. Только, в отличие от Вани, Максимилиан встанет в первом ряду с пикой в руках. Но ему это позволяли и возраст, и доспехи, да и пехота в Западной и Центральной Европе к этому моменту была не редкостью. А швейцарские баталии так и вовсе гремели славой своей воинской, что трубы иерихонские. Княжич же был в несколько ином положении. Из-за чего сам факт того, что он спешился и встал подле пехотинцев, уже значил невероятно много. Командир пехоты, к слову, ездивший на коне, немедленно последовал за княжичем, как и прочие офицеры «пешцев».
И вот новгородцы пошли в атаку. По обычаям тех лет им надлежало развернуться в две линии максимально широким фронтом. Но пришлось поступать иначе.
Да, построение московских войск был нешироким. Однако за их спиной был лес, а фланги прикрывала самая сильная часть войска – конница. Так что ни обойти, ни окружить, ни захлестнуть, пользуясь численным преимуществом. Посему командовавший войсками Новгорода Дмитрий Борецкий поставил своих всадников не в две линии, а в четыре, разделив их на два эшелона. В первом – те, у кого доспехи получше, во втором – прочие…
Топот многих сотен копыт приближался. Стрелок, стоявший в ряду перед княжичем, откровенно мандражировал. Его потряхивало настолько явственно, что пищаль плясала в его руках. Ваня сделал шаг вперед и положил ему руку на плечо. Стрелок вздрогнул, замер и медленно обернулся.
– Мужайся, – тихо произнес княжич.
Тот нервно кивнул. Потряхивать его от того меньше не стало. Но на лице появилось подобие неловкой улыбки. Натянутой. Впрочем, это было всяко лучше перекошенной ужасом гримасы, красовавшейся до того. Кто-то из его товарищей пошутил. Сально. Ниже пояса. Видимо, тоже давал волю своему страху. Потом еще один. Где-то хохотнули. Еще. И еще. Грозно рявкнул командир, призывая к тишине и порядку. Тишина важна. Очень. Ведь коли солдаты трепаться станут, то и команд не услышат. Но эти смешки да шутки сделали главное – позволили немного снизить накал напряжения.
Сто шагов. Княжич кивнул командиру пехоты, который отчетливо дрожал мелкой дрожью, пытаясь совладать с собой. Заметив команду, тот что было мочи заорал:
– Правь! – И парой секунд спустя: – Полки отворяй! Пали!
Фронт окутался грохотом и дымами. Двести пищалей дали единый залп весьма нехилой слитности. Стрелки были на пределе нервного волнения. Оттого отреагировали быстро и решительно прожав серпентин[68].
И следом ухнули полевые орудия. Там твердо знали – бить следом за стрелками. А коли раньше выстрелят, то пороть их станут до полного облезания кожи со спины и задницы.
Сделав выстрел, стрелки, отчаянно спеша, начали перезаряжать свои пищали. Да и артиллеристы засуетились, баня ствол влажным банником, чтобы зарядить по новой. А пикинеры, подчиняясь приказу командира, поставили свои пики в жесткую оборонительную позицию. Первый ряд упер конец пики в землю, придавив ногой и чуть присев, дабы удерживать оружие с оптимальным наклоном для «накалывания» лошади. А второй – схватил пики ударным хватом, горизонтально, дабы размашистыми амплитудными махами бить по налетающим всадникам.
От первой линии новгородцев осталась едва сотня всадников. Да и та немало дезориентировалась, сбавив темп. Кто-то так и вообще «пустился в пляс», пытаясь совладать с перепуганной от выстрелов лошадью. Остальных или ранило, или убило, или лошадь сбросила. Шутка ли – первое знакомство животных в такой близи с грохотом огнестрельного оружия. Это у Вани «копытных» мало приучали к выстрелам. А у новгородцев того пока не практиковалось.
Мгновение. Еще. Еще. И всадники влетают на пики. Треск. Крики. Дикое ржание раненых лошадей и человеческие вопли.
– Правь! – вновь раздался крик над боевыми порядками пехоты. Ведь стрелки, пользуясь берендейками, уже успели перезарядиться.
Простые деревянные пеналы были навешены на перевязь, идущую через плечо. В каждом отмерена порция пороха ровно на один выстрел. В оригинальной истории они появились лишь в конце XVI века
