– Кто сообщил о том, что я пойду на Руссу? – выслушав подробный рассказ архиепископа и посадника о диспозиции, спросил Ваня.
– Что?
– Отче, в Новгороде прекрасно знали, когда, куда и с каким войском я пойду. Кто об этом сообщил? Этот человек хотел убить меня.
– Тебя хотели просто взять в плен…
– Не надо врать! – рявкнул Ваня. – У меня есть письмо, найденное у Александра Чарторыйского. Писал его покойный сын Марфы. И там прямо сказано, что меня должно убить в том бою, дабы ослабить волю отца моего. Гибель единственного сына кого хочешь подкосит. Не так ли? И ты, отче, прекрасно это знаешь.
Архиепископ глубоко вдохнул и медленно, судорожно выдохнул. А потом вытер выступивший на лице пот.
– Кто?!
– Филипп… – дрожащим тихим голосом сообщил он, не поднимая глаз. – Митрополит прислал письмо. Предлагал разрешить наши противоречия миром. Чтобы не отлагалась Церковь Новгородская и Псковская в пользу Киевской митрополии. И в знак своего расположения сообщал нам о том, что ты пойдешь малыми силами в отрыве от ратей отца своего. И что именно ты склоняешь отца своего к крестовому походу супротив нас и слова дурные против добрых христиан сказываешь. Месяц же спустя от него второе письмо пришло, в котором говорилось, будто бы не выступит отец твой в поход на север и ты будешь один с тремя сотнями всадников. Пешцев же он хоть и упоминал, но за воинов не почитал, называя ряжеными скоморохами.
– У тебя сохранились те письма?
– Да.
– И он там предлагает убить меня?
– Он пишет, что для всех будет лучше, если ты погибнешь.
– Немедленно пошли за ними, – холодно произнес Ваня. – Мне нужны эти письма. Ты понял меня?
– Да, – глухо произнес архиепископ, испуганно озираясь. Воины княжича слышали их разговор, и у них были ТАКИЕ лица, что и не пересказать. Будто сейчас его рвать будут, голыми руками.
– Митрополит писал только тебе?
– Мне то неведомо, – развел руками Феофил.
– Но ты ведь что-то предполагаешь?
– Полагаю, что писал. Борецким и кое-кому еще. Уж больно они воспылали уверенностью в успехе дела. Стали подбивать не токмо рать твою побить, но и на Москву идти после да отца твоего остужать от прыти лишней.
– Ясно… – сухо ответил Ваня, глядя на архиепископа. – Мои условия город принимает?
– Да.
– Все?
– Да. Только…
– Что?!
– Выступая против тебя, мы подняли все войска, какие могли. Не спеша, вдумчиво. Собралась двадцать одна сотня. Ныне же, после двух поражений и неурядиц внутренних, скудно стало с воинством. Кто погиб, кто ранен, кто разбежался, кто за этих стоит, засев с ними в Детинце. У нас едва три сотни осталось, готовых к бою. Мы готовы выставить их для похода на татар. Но их всего три сотни, а не запрошенные тобою пять. И город останется совсем без защиты…
– Кто среди них?
– Владычный полк весь. Сто пятьдесят два всадника.
– Владычный? Весь? – удивился Ваня. – Везучие у тебя люди.
– Они не ходили в поход супротив тебя. Я не пустил их. Оттого и сберег.
– Хм, – усмехнулся княжич. – Это хорошо. Кто еще?
– Обрывки дружин боярских из тех домов, что за Москву стоят. Все войско Новгорода ныне вокруг моего полка стоит. Никакой дружины свыше двадцати всадников более и не найти по городу.
– Как вы можете это возместить?
– Мы можем дать денег сверх виры.
– Сколько?
– Еще десять тысяч.
– Добавь туда еще двух мастеров колокольных, пятерых – медного дела и дюжину ковалей добрых. Сорок пудов бронзы колокольной[83]. И… – Ваня задумался на секунду… – книги разные. Да. Я люблю книги. Оттого было бы недурно, если бы все книги, что есть ныне в Новгороде и прочих городах да монастырях твоей епархии, были переданы мне в дар, либо как есть, либо в списке. Что на нашем языке, что на иных. А с ними и списки договоров старых.
– Быстро не получится с книгами.
– А и не надо быстро. Лет за десять управитесь – уже хорошо. Главное, не тяните. И, уезжая, я желаю повезти с собой какие-нибудь интересные книги, дабы в дороге не скучать.
Ударили по рукам прилюдно. Посадник все засвидетельствовал и пообещал составить грамоту по освобождении Детинца.
Ничего мудрить со штурмом Ваня не стал. Да и зачем? Действовали по отработанной схеме, которая вполне надежно работала. Его люди подвезли к воротам крепости мину на двуколке и подорвали ее. Крепость-то хоть и каменная, да вот только ворота оставались деревянные. Крепкие – то без всяких сомнений. Но деревянные.
Взрывом снесло не только ворота, но и часть моста, перекинутого через ров с водой. Пока его восстанавливали, защитники Детинца спешно возводили подковообразную баррикаду за вскрытой башней. Из чего попало.
Стрелять поверх работников было нельзя. Опасно. Потому и помешать защитникам не получалось ни пищалью, ни орудием. Но то не беда. Вопрос Ваня решил с изяществом носорога, у которого, как известно, плохое зрение, но при таком весе это уже не его проблемы.
Бойцы взяли последнюю, третью мину. Подожгли фитиль. Разогнали группой самых сильных ратников двуколку, на которой она лежала, толкнули ее в зев проездной башни. И прыснули в стороны, стремясь спрятаться за каменными стенами, между которыми и рвом было небольшое пространство.
Прокатившись мимо выбитых ворот, двуколка смогла добраться по инерции до самого дальнего края баррикады. Где и застыла, так как оглобли, что волочились по земле, своими торцами уперлись в брусчатку, не давая откатываться.
Ба-бах! Жахнул довольно мощный взрыв, разметавший баррикаду и контузив многих из ее защитников, а то и убив. Чем и воспользовались ратники, ринувшиеся вперед…
– И вот в очередной раз Всевышний дал понять, что Ему эта интрига не по душе, – тихо произнес Ваня. Но так, чтобы его услышал стоящий рядом архиепископ.
– Он ли? – скривился Феофил, покачав головой. – Столько крови…
– Он по-разному может наказывать. Может сжечь, как Содом и Гоморру, а может вот так – выборочно, чтобы спасти многие жизни невинных. Если бы ОН не желал моего успеха, то вложил мысли врагам моим собраться раньше, на всякий случай, а не тянуть до последнего. Тогда бы литовцы, ливонцы и ваши объединились в такую армию, с которой я бы уже не совладал. Если бы ОН не желал моего успеха, то не вселил в ваших воинов беспечность там, на реке. Они ведь могли пустить разъезды и к моему выходу на поле уже
