Лурье перевел взгляд с весомо выглядевшего кистеня на такой же решительный взгляд Ломакина, потом хмыкнул и быстро покинул кофейню. Ломакин помог товарищу подняться и увел его прочь. На свежем воздухе голова Ивана несколько прояснилась, и мысли приобрели нормальное течение.
— Здорово он тебя, — заметил художник, поднося ко рту товарища горсть снегу.
Иван согласился и тут же выловил из множества фраз Лурье, беспрерывно мелькавших в его памяти, ту единственно важную, которая зацепилась, едва произнесенная флигель-адъютантом по неосторожности.
— А ты знаешь, у Драчевского не все чисто с завещанием Троекурова, — сообщил он Ломакину. — Там есть какая-то тайна, секрет.
Глава девятая
Ранние сумерки накрыли город серой пеленой, сделав очертания его размытыми и словно бы нереальными, как это обыкновенно бывает в страшных сказках, когда герои попадают в волшебные леса, населенные ужасными существами. Только вместо сказочных чудовищ в городе сем обитали реальные кошмарные жители, тихо и почти незаметно делавшие свое страшное дело.
Иван и Ломакин молча шли к дому тетушки Безбородко. Изредка еще в голове у Ивана шумело, а потому художник крепко поддерживал товарища под руку.
— Что же значит эта самая тайна? — высказал вслух давно мучившую мысль Безбородко, нарушив затянувшееся молчание. — Как ты думаешь, Родион?
— Не знаю, — признался Ломакин. — Может, им завещание Троекурова подделано, — предположил он, но Иван отмахнулся:
— Драчевский не таков, чтобы руки о сие пачкать. Не из тех.
Почему ты думаешь? Вполне возможно, что с виду и не из таких, а душонка черная, словно угли в адской топке, на все способная.
— Нет, — уверенно повторил Иван. — Не таков наш граф. Он из благородства происхождения не замарается. Не станет он подделывать завещание, как какой-нибудь писарь-пропойца за три целковых. Даже ежели там будет миллион его дожидаться в случае верного исхода дела, то и тогда не станет Драчевский руки марать.
Ломакин хмыкнул, но согласился с Безбородко.
— Как же нам секрет графов узнать? — сказал он, когда товарищи уже подошли к парадному подъезду тетушкиного дома.
Навстречу им вышли три миловидные девицы, которые чинно поздоровались с Иваном, кивнули, словно старому знакомому, Ломакину и, усевшись в поджидавший их возок, покатили кататься на Невский проспект. Ломакин, проводив дочерей ростовщика Фирсанова долгим взглядом, внезапно хлопнул себя по лбу.
— Ну и дурень же я! — вскричал он. — Вот кто нам может помочь. Уж он-то знает, как нам раскопать графский секрет.
И, не дав Ивану опомниться, художник потащил его за руку к квартире, что располагалась на бельэтаже.
Дверь открыла все та же древняя скрюченная старушка, что открывала в последний визит Ломакину.
— Родион Ломакин, художник. Со мной ваш сосед сверху, Иван Безбородко, — представил товарища художник.
Старушка долго и испытующе оглядывала Ломакина, затем ощупала взглядом маленьких, слезящихся и чрезвычайно недоверчивых глазок Ивана, пока наконец не убедилась в добропорядочности молодых людей, и только после этого пропустила их в переднюю. Ломакин, пройдя, еще раз поразился удивительному преображению, произошедшему с обстановкой в прихожей и длинном коридоре, уходящем в неосвещаемую темноту комнат. Однако удивляться было некогда, так как навстречу товарищам уже шагал хозяин, одетый, словно богатый купец, в поддевку, под которой виднелась атласная рубаха. На ногах были сапоги-бутылки, дробно стучавшие по полу в такт широким и мерным шагам Фирсанова и дававшие знать, что идет человек во всех отношениях уверенный и знающий цену богатству, коим обладает.
— Здоров будешь, Родион Ильич, — приветствовал ростовщик Ломакина, окидывая быстрым и колючим взглядом стоявшего рядом с художником Безбородко. — Так это и есть наш сосед?
— Имею честь представить моего товарища детства Ивана Ивановича Безбородко, — указал на Ивана Ломакин.
— С чем пожаловали? — кивнув головою в сторону Безбородко, строго спросил художника Фирсанов.
Он не удостоил молодых людей приглашением пройти в комнаты, пройдя лишь в прихожую.
— У нас к вам дело, Гаврила Илларионович, — обратился к ростовщику Иван. — Родион сказал, что вы имеете вес у нотариусов и можете выяснить кое-какой вопрос, очень важный для нас. Это касательно тяжбы генерала Гаврилова и графа Драчевского.
Брови Фирсанова удивленно взмыли вверх.
— Как? — Он с недоверием, присущим людям его профессии, перевел строгий взор с Ивана на Ломакина и обратно. — Откуда вы знаете про графа?
— Мы вместе вернулись из-за границы, — тотчас же сообщил Иван. — Попутчиками.
— Так Драчевский в Петербурге? — все еще недоверчиво спросил Фирсанов, но уже требовательно хлопнул в сухие и крепкие ладоши.
— В Петербурге.
На хлопок поспешно появилась старуха.
— Ну-ка, мать, неси шубу и вели Ваське закладывать сани, — распорядился. Фирсанов. — Дело-то ваше, ну то, что с генералом, не Коперник ли ведет? — спросил он уже более ласково и доверительно у молодых людей.
— Он самый, — обрадовался Безбородко.
— Тогда сей же час едем к нему. Думаю, эта судейская крыса все еще у себя в конторе сидит.
Не прошло и пяти минут, как Безбородко и Ломакин вместе с Фирсановым катили по заснеженным петербургским улицам, сидя в больших санях ростовщика. Глаза Фирсанова блестели в темноте сумерек. Его поведение походило на страсть охотничьей собаки, взявшей своим носом след и бегущей по нему в надежде на скорую добычу. Несколько раз Фирсанов даже улыбнулся каким-то своим сокровенным мыслям и жадно потер руки в тонких и дорогих перчатках.
Сани скоро примчали ростовщика и молодых людей к адвокатской конторе Коперника. Фирсанов первым вошел в контору, толкнув плечом тяжелую дверь и по-хозяйски присвистнув дежурившему у входа швейцару.
— Коперник! — громогласно позвал он, подавая старому инвалиду, исполнявшему в конторе обязанности швейцара. — А Коперник! А земля-то не пуп! Она вокруг солнца вращается!
Адвокат, едва заслышавший голос ростовщика, тут же скукожился, соскочил с кресла и ринулся навстречу посетителю, мелко стуча ногами по грязному полу.
— Гаврила Илларионович! Да как же это-с? Даже не предупредили-с. Я бы хоть в кондитерскую к Буше за пирожными послал! — воскликнул он, подскакивая к Фирсанову.
— Ой, врешь, Коперник, — закачал головой ростовщик, проходя в контору и садясь в пододвигаемый ему адвокатом стул.
Он даже пальцем погрозил,
