— Господи, почто же я так страдаю?
Глава двенадцатая
Всю ночь Иван метался по сбившейся постели, находясь в крайнем бреду. Ему то казалось, что он идет по пустыне и вокруг него ни души, лишь хищные грифы кружат над головой, ожидая, покуда одинокий путник свалится без сил на раскаленный песок, и им можно будет отобедать. Пот градом катился с Ивана, и вся подушка пропиталась им, став мокрой и противной. А то внезапно какая-то невидимая сила переносила молодого человека под землю, прямо в ад, но только вместо пекла в царстве сатаны стоял страшенный холод. Множество сосулек свисало с низких каменных сводов естественных пещер и переходов, испещрявших подземелье. Иван, ежась от нестерпимого холода, шел прямо к трону антихриста, вырезанному из цельной льдины, сверкавшему ослепительной белизной. Антихрист, восседавший на троне, клал на лоб Ивану свою ладонь, и Безбородко ощущал удивительное облегчение, как будто бы все невзгоды и напасти покидали разом его. Однако он не сдавался так сразу, а пытался скинуть со лба проклятую ладонь.
Добрейшая тетушка Аглая Ивановна вновь клала племяннику на лоб холодный компресс и мелко крестила его.
— Господи, дай ему силы, — шептала она при этом.
Лишь под утро Иван впал в забытье, успокоившись и заснув спокойным ровным сном безо всяких сновидений. Так пролежал он в забытьи еще два дня, а потому не смог присутствовать, как обещался генералу, на суде, назначенном в аккурат на следующий день. Гаврилов же, узнав от Ломакина о болезни и крайне тяжелом душевном состоянии своего бывшего письмоводителя, впал в сильнейшее беспокойство, а перед самым судом вообще занервничал сверх меры, что немедленно было замечено его любящей дочерью Софьей. Сонечка не стала ходить вокруг да около, а с пристрастием допросила генерала, в чем заключается причина такого его поведения. Гаврилов сначала робко уходил от объяснений, ссылаясь на некую недостоверность дела, но затем был вынужден признаться во всем и посвятить семейство, состоящее, впрочем, из одной лишь дочери да сидевшей тут же в гостиной купчихи, дальней родственницы генерала, в претензии, предъявляемые ему графом.
— Да как он смеет, этот Драчевский, требовать подобного? — воскликнула в сердцах раскрасневшаяся Софья. — Мы должны немедленно ехать к нему и требовать объяснений!
Ломакин, также присутствовавший при разговоре, заметил, что граф не желает объяснений, а желает лишь дополнительных денег, кроме тех, кои ему причитаются по закону.
— И вы с Иван Иванычем допустили подобное? — тут же набросилась на него дочь боевого генерала. — Вам надобно было отправляться немедленно с прошением в министерство. Или даже, еще того пуще, подать петицию государю. Ведь такое издевательство над человеком, всеми уважаемым и достойным, проливавшим кровь за государя и Отечество, недопустимо!
— Мы, Софья Семеновна, так и порешили сделать, — принялся оправдываться Ломакин.
— Да, дружочек мой, так и порешили, — поддакнул генерал. — И даже уже петицию с Ванюшей составили. Да только у графа и его адвоката Коперника не иначе как в суде свои люди имеются, потому что уж больно скоро они суд назначили.
— Я поеду вместе с тобой и буду защищать тебя! — объявила Софья, которая в этот момент была чудо как хороша.
И, не принимая никаких возражений, впрочем весьма слабых, ведь и Гаврилов, и художник знали твердый характер Сони, она с решительным видом принялась собираться.
В здание суда приехали генерал, Софья и Ломакин. Аделаида Павловна осталась дома, так как, по ее словам, судов терпеть не могла, а уж судейских, находившихся там в большом количестве, тем паче.
— Еще покойник муж говорил, что все зло от них, от этих нехристей, готовых засудить собственную мать, лишь бы денег поболе получить. Вы, ваше превосходительство, лучше откупитесь, ежели сможете. Мой муж завсегда так поступал. Говорил, что так-то дешевле будет, — наставляла купчиха-миллионщица Гаврилова.
Пройдя в маленький зальчик, где должно было разбираться дело, генерал был неприятно удивлен, увидев, что зальчик был полон народу. То Коперник, заранее подготовившись, нанял толкущихся перед судом неприметных личностей, всегда готовых выступить по любому делу, лишь бы было вперед авансом уплачено. Генерал же всего этого не знал, а потому сильно смутился, когда на него, едва вошедшего в зал, сильно зашипели и даже стали показывать пальцами, шепча: «Вон он, кровопийца». Генерал от такой встречи сильнейшим образом стушевался, однако виду не подал и с каменным лицом прошел в первый ряд выставленных в зальчике дрянных казенных стульев. Вошедший следом за ним Ломакин, ведущий под руку также смущенную Софью, напротив, обозлился и громко цыкнул на шипевших, чем пресек на время их поползновения смутить и обескуражить ответчика.
Усевшись в первом ряду, генерал обнаружил сидевшего там Коперника, который пришел ранее и заранее подготовил все нападки на Гаврилова, коими его и встретили судейские наемники. Коперник небрежно кивнул генералу, будто бы старинному знакомому, однако, увидав севшую рядом с ним Софью, с необычайной живостью подскочил и даже имел наглость представиться. Ломакин чуть было не прибил плюгавого адвоката за такое невообразимо развязное поведение, но появление в зальчике судьи, вошедшего из крайней двери в сопровождении секретаря, вовремя спасло Коперника.
Все присутствующие, точно по команде, встали. Один лишь генерал, не знавший правил, а также весьма смущенный, не удосужился поприветствовать судью, сухого и чрезвычайно строгого на вид седовласого мужчину с николаевским зачесом остатков волос вперед. Прилизанные волосы, а также зеленый мундир придавали судье столь грозный вид, что даже казалось, будто права о нем поговорка «суров, но справедлив», о чем и подумалось внутренне восторжествовавшему Гаврилову. Если бы он знал, что перед ним сидит самый что ни на есть сильнейший взяточник в суде, то, конечно, он не стал бы так хорошо думать. Судья хотел было открыть дело, но тут взгляд его упал на сидевшего прямо напротив генерала. Судейские брови сначала удивленно взметнулись вверх, пораженные подобным неуважением, а затем сильнейшим образом нахмурились.
— Встаньте, — зашептал секретарь Гаврилову. — Встаньте немедленно.
— Что же это за неуважение к суду, милостивый государь? — строгим тоном спросил генерала судья.
— А это и есть ответчик, — пискнул Коперник, страшно обрадованный таким поворотом событий.
Генерал медленно поднялся со стула.
— Я прошу меня извинить, сударь, — с расстановкою сказал он. — Я не
