— Уж не знаю достоверно, но пропал, — согласно закивал головою Гаврилов.
— Лучше бы он совсем сгинул! — с чрезвычайной жестокостью в голосе воскликнула Сонечка, сжимая руки в кулачки.
Иван повернулся к Ломакину:
— Что, действительно пропал?
Родион пожал плечами:
— Исчез. Нет его нигде. Раньше, сразу после женитьбы, с молодою женой частенько на балах бывал и в светских хрониках мелькал, а как весна наступила, то и пропал. Софья Семеновна верно заметила, словно бы сгинул.
Безбородко почувствовал, будто огромная глыба, которую он добровольно взвалил на себя в подвале странного особнячка на Большой Бронной в Москве и которая чрезвычайно до сего момента давила его неимоверной тяжестью, вдруг упала.
— Господи, — сильно вздохнул он всей грудью. — Ну и слава богу. А что же сталось с Лизою? — спросил Иван у Ломакина.
Тот только плечами пожал.
— Что с Лизонькой? — с жалостью повторил он вопрос, обращаясь к генералу и Софье.
Те тоже ничего не могли сказать ему. Сонечке стало так жалко несчастного Ивана, что она встала, подошла и нежно погладила его по голове. Молодой человек через силу благодарно улыбнулся ей.
— Да чего уж там. У вас вон какая радость, а я вам кручину принес. Мне, ваше превосходительство, очень радостно оттого, что вы наконец-то вернулись домой, — искренне признался Иван.
— Спасибо, спасибо, дружочек, — заулыбался в ответ генерал, страшно довольный своим возвращением.
Внезапно сильный трезвон колокольчика разлетелся по квартире. Все присутствующие одновременно нервно повернули головы в направлении коридора, а Гаврилов вздрогнул и откровенно перепугался.
— Кто бы это мог быть? — заволновалась Софья.
Камердинер поднялся и зашаркал открывать дверь. Остальные взволнованно ожидали, кто же это потревожил своим приходом спокойствие, недавно вернувшееся в дом генерала Гаврилова.
Внезапно тишину разорвало восклицание верного слуги генерала, как и два с половиною месяца назад:
— Не пущу! Не пущу! Не смеете так над человеком издеваться!
Генерал охнул и схватился за сердце. Сонечка кинулась к нему. Ломакин бросился к самовару за водой. Иван застыл на месте, не в силах пошевелиться. Давешнее ужасное предчувствие, которое навалилось на него на вокзальном перроне, вновь нахлынуло на молодого человека со всей своею жуткой обреченностью.
Двери распахнулись. Пред испуганными домочадцами и гостями генерала предстал пятившийся спиною старик камердинер, раскинувший руки и загораживающий проход в гостиную приходившему в прошлый раз приставу и двум огромным жандармам при саблях. Камердинер, не в силах сдерживать более давление напиравших жандармов, вскрикнул и упал на пол. Жандармы обошли бывшего честного солдата, до конца защищавшего своего командира, и надвинулись на Гаврилова, сидевшего на диване и испуганно глядевшего на них слезящимися глазами.
Иван смотрел на Гаврилова и не верил, тот ли это бодрый генерал в отставке, что в молодости бесстрашно ходил с саблею наголо на турок в атаку, своим примером побуждая отступающих солдат идти за своим командиром. Перед ним вместо храбреца, даже в пору своей старости боевого и бодрого, сидел дряхлый робкий человечек, испуганно пялившийся на власть имущих.
Гаврилов еще более сжался в комочек, трясясь всем телом.
— Не хочу, — прошептал он. — Не хочу туда снова.
Софья обхватила батюшку руками и по-матерински прижала к себе.
Ломакин, стоявший подле генерала со стаканом, внезапно взмахнул рукой и выплеснул из него воду прямо на мундиры жандармов.
— Прочь! — страшно крикнул он. — Пошли прочь! Не сметь!
Жандармы зачертыхались и остановили свое медленное наступление. Они походили на двух быков, чьи глаза налились от злобы красной кровью, а оттого они перестали видеть все вокруг и преисполнились неимоверной злобы. Жандармы так же неторопливо двинулись на Ломакина.
Пристав, помогавший камердинеру подняться на ноги, окликнул их:
— А ну стой. Вы, ваше превосходительство, уж извините нас, но у меня приказ.
Пристав растолкал жандармов и протянул Гаврилову бумагу.
— А вы, сударь, — обратился он к Ломакину, — поставьте-ка на стол стакан. А не то я вас велю арестовать как оказывающего сопротивление при аресте. Я ваши чувства целиком и полностью понимаю и разделяю, но сегодня днем граф Драчевский самолично приехал к начальнику долговой тюрьмы и внес кормовые деньги. Так что, ваше превосходительство, я вас должен вновь арестовать и препроводить обратно в тюрьму, — извиняющимся тоном обратился он к генералу.
Тот мелко задрожал всем телом.
— Не надо, — произнес Гаврилов так жалостливо, что из глаз Сонечки поневоле полились слезы.
— Господи, прости, — произнес пристав, подавая генералу руку и помогая ему подняться с дивана. — Поедемте, ваше превосходительство, очень вас прошу. И не держите на меня зла. И вы, барышня, если хотите, можете папеньку вашего проводить. У нас в коляске места хватит, — обратился он к плачущей Сонечке.
Иван неожиданно подошел к приставу и сказал:
— Простите, сударь, а вы уверены, что граф самолично деньги привез в тюрьму?
Пристав обернулся и удивленно уставился на молодого человека.
— А как же. Конечно, уверен. Я, сударь, сам видел, как Драчевский приезжал и уезжал.
— Так, значит, граф все-таки в Петербурге, — уверился Иван. — А не подскажете, не оставлял ли Драчевский какого-нибудь адреса. По коему в случае надобности можно было его найти?
— Нет, адреса он не оставлял, — отрицательно покачал головою пристав и испытующе поглядел на Безбородко. — Знаете, молодой человек, я все понимаю и сочувствую вашему горю, но советую вам не подумавши не делать никаких действий, кои могут повредить графу.
— Каких действий? — сильно смутился Иван.
— Таких, после коих уголовное следствие начинается, — пространно намекнул пристав. — Я ж все понимаю, и мне самому генерал чрезвычайно симпатичен, но от всей души не советую.
Пристав кивнул жандармам и, взяв под руку слабого, точно это был малый ребенок, Гаврилова, которого с другой стороны поддерживала Сонечка, вышел вон из квартиры.
Оставшись с товарищем наедине, так как старик камердинер убрался в свою комнатку оплакивать новый арест хозяина, Иван обратился к Ломакину с просьбой:
— Поможешь мне найти графа?
Ломакин твердо и решительно поглядел на Безбородко и коротко кивнул головой.
— Думаю, нам надобно сначала съездить к нему в особняк.
